Но спокойного фронта в мае не получилось из-за внутреннего брожения в русских частях. И хотя противник был слабым (в конце мая к белым хлынул поток красных дезертиров – грязных, плохо одетых, голодных), разбавление белых частей пленными, не прошедшими нужной фильтрации, и непопулярность некоторых экономических мер правительства привели к тому, что май ознаменовался двумя восстаниями. В результате генерал Марушевский стал склоняться к выводу, что, если союзные войска уйдут, молодая русская армия, лишенная к тому же материальной поддержки, не устоит. На эту тему он не раз беседовал с Миллером, видя выход в усилении офицерского состава, без которого невозможно было поставить полки на ноги и устроить тыл. Главнокомандующий же союзными войсками опасался, что боевой дух русских может испариться, если поступят плохие вести с колчаковского фронта.
Пока, правда, плохих вестей не было. Указом от 10 июня 1919 года Верховный Правитель назначил Миллера «Главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России, действующими против большевиков на Северном фронте», и Миллер уже поздравлял свои войска, считая это «первым шагом по осуществлению объединения России в лице единой армии под главенством одного Верховного Главнокомандующего». Но фактическое вступление Евгения Карловича в должность Главнокомандующего было отложено до лучших времен. В то же время приближение армий Колчака подняло престиж Миллера в Области, и Временное Правительство подумывало о своем уходе. 1 июля 1919 года оно приняло постановление «войти с ходатайством к Верховному правителю России адмиралу Колчаку», чтобы «сложить имеющиеся у него (Правительства. –
В июне обнадеживающие вести были получены из английского военного министерства: Айронсайду предписывалось подготовиться к нанесению сильного удара по большевикам, так как «Колчак по-прежнему намерен взять Вятку». В то же время говорилось, что наступление адмирала на Север скорее всего будет отложено из-за поражений на юге и в центре Восточного фронта. Но Айронсайд уже считал, что его планы боевых действий нужно рассматривать как часть операции не по соединению с Колчаком, а по размещению русских войск на позициях и передаче командования Миллеру, причем «основная тяжесть операций ляжет на плечи русских».
С прибытием новых подкреплений Айронсайд 20 июня начал наступление на Двинском направлении. Большевики не могли удержать линию фронта, настроение в русских войсках было приподнятым, они были полны решимости продвигаться дальше. Но порыв армий Верховного Правителя в это время был уже сломлен и начался их отход на восток. Известие об этом дошло до Северной Области в начале июля.
В эмиграции Миллер обвинял англичан в неисполнении плана по соединению с армиями Колчака: «Не хватило сердца, настойчивости, желания, упорства в достижении этой цели, и первое же известие об отходе сибиряков от Глазова пресекло сразу исполнение англичанами так хорошо задуманного и методически подготовленного плана… Вследствие несогласованности действий по времени и вялости английского командования не была разрешена задача, которая одна оправдала бы жертвы, понесенные на севере». Два дня они с Айронсайдом пытались найти компромиссное решение. Англичанин убеждал Миллера, что ни о каком наступлении на Котлас уже не может быть и речи. Единственное, что он мог обещать, – это прорыв большевицкого фронта, чтобы дать укрепиться на позициях русским войскам, после чего союзники должны будут уйти.
Евгений Карлович мужественно встретил плохие новости о Колчаке. «Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда я сообщил ему дурную весть, – вспоминал впоследствии Айронсайд. – Лишь по его светло-голубым глазам я мог догадаться, как ужасно он устал. Пару минут он смотрел на меня, не говоря ни слова. Я протянул ему руку, и он сжал ее мертвой хваткой». Айронсайд обещал, что пробудет в Области еще три месяца и оставит позиции на Двинском фронте не позднее 1 октября. Он также обещал снабдить русские войска всем необходимым. Продолжение борьбы в этот момент и Айронсайдом, и Миллером мыслилось как уже принятое решение. О собственном наступлении на фронте ни Миллер, ни Марушевский вопроса перед союзным командованием в этот момент не поставили.