Белое и черное

– Да ладно, ты, брось… – продолжал скучать бывший римский цезарь, – я что, не знаю твою квартиру? Сразу как зашел, вижу, какой-то замудренный сгусток энергии в углу… Ну, ясно – Демьян что-то прячет. Поковыряться, честно говоря, пришлось довольно долго – с четверть часа.

И ухмылка. Со значением: а ты как думал? Или: ну какие между нами могут быть секреты? А может быть: парень, с кем ты пытаешься тягаться в интригах и тайнах?

Не могу сказать, что я был особо огорчен, но, безусловно, это вторжение в личную жизнь мне было неприятно. С другой стороны, а чего ждать, если у меня в друзьях лучшие демоны ада? Щепетильности и такта? Это вряд ли.

– Помнишь, я работал под прикрытием американским шпионом в СССР? – спросил Нерон.

– Ну?

– Там был один товарищ в ЦК. Каждый раз, когда я появлялся перед ним с бутылкой французского коньяку, он, радостно потирая руки, спрашивал меня: откуда дровишки? Вот я тебя сейчас спрашиваю по-твоему, по-русски: откуда дровишки?

– Из лесу, вестимо… Слушай, вот ты можешь мне объяснить: кто-то что-то спрятал и не хочет, чтобы это нашли. На кой черт тебе понадобилось туда лезть?

– Интересно же… – Нерон, казалось, был потрясен нелепостью вопроса. Даже ухмыльнуться забыл.

– И что? Удовлетворил интерес?

– Отчасти. А потом, ну, если ты уж решил что-то запрятать, так тогда делай это умело. Вот, например, – он налил себе из бутылки, – оставь ты эту штуковину прямо тут, на столе – я бы ни в жизнь на нее внимания не обратил. Может, перекинул бы на диван, чтобы не мешалась. Но ты же там навесил, – многозначная ухмылка – два десятка охранных заклинаний. Тем и привлек мое внимание. Так что сам виноват, – он посмотрел на меня сквозь янтарную жидкость в стакане и выпил. – Ладно, не хочешь отвечать, не надо, я и так знаю, откуда это у тебя. Но зачем?

– А что, – насторожился я, – он не работает?

– Не-а, – грустно заключил демон, – шипит только и баста.

– Батарейки, наверное, сели, – съязвил я, взял транслятор и снова убрал его на место – на верхнюю полку книжного шкафа. Защитных заклинаний навешивать не стал.

Мы помолчали.

– Зачем пришел-то? – не очень любезно спросил наконец я.

– Ты в Бога веришь? – Нерон вновь налил себе кальвадоса и опять любовался на игру светотеней в стакане.

Второй раз за последние десять минут мне пришлось выбираться из состояния морального грогги[6].

– Я? – будто бы Нерон мог обращаться сейчас к кому-то другому. – Ну, конечно, Он есть…

– Я знаю, что Он есть. Иначе откуда бы взялись ангелы и вообще все… Но спрашиваю о другом – ты веришь, что Бог победит?

– Как это? – продолжал я удивлять сообразительностью.

– Да так! Кто победит – Бог или Дьявол? Как ты думаешь? Это же простой вопрос! – Наконец-то и Нерона разбудила моя сегодняшняя тупость, и даже бессменная ухмылка куда-то делась. Он смотрел на меня вполне серьезно. Пожалуй, я даже не помню, чтобы видел его таким.

– Ну… – сегодня я был сама находчивость.

– Вот и мне кажется, что Дьявол никогда не победит! – Тут Нерон заговорил шепотом: – И не может! Мы вообще не для этого… Мы должны искушать и совращать души, а потом они все равно улетят к Создателю, – он сделал большой глоток, что уж совсем не было свойственно Нерону, – прямо из горлышка бутылки. Потом продолжил, не спуская с меня серьезного взгляда: – А ты ведь это все знал, правда? Не потому ли ты ходишь туда постоянно – мол, дай мне, Сатана, индульгенцию… Хочу домой, на Землю, к людям… Буду ходить в храм, слушать орган и проклинать тебя, рогатого! – Он усмехнулся. – Я не прав?

Я ничего не ответил, а просто опустился рядом с ним на диван. Да и что сказать?

– Но только знаешь, что тебе скажу? Я тоже давно не верю в Дьявола, верю в Бога… И вообще думаю, что они в сговоре против нас. Или, наоборот, за… Только мне здесь уже чертовски надоело! Не могу тут больше. Надоело все: шлюхи, работа наша адская, игры эти дурацкие, заслуги… – Он снова сделал глоток и передал бутылку мне. Я приложился. – Пресытился этим… Хочу тишины и мира в душе, понимаешь? – Нерон положил мне руку на плечо, и наши посиделки стали напоминать классическую человеческую пьянку. Пожалуй, осталось только спросить друг друга: «Ты меня уважаешь?»

Чтобы как-то поддержать беседу, я спросил:

– Есть хочешь?

Он замотал головой, а потом продолжил очень тихо:

– Я хочу тишины… Тоже в храм хочу… Слушать хор или орган… И чтобы светло на душе… – признался мне бывший легендарный гонитель христиан. – Но только не отпустят меня… А если бы и отпустили, то я потом раз сто или тысячу буду рождаться уродом каким-нибудь и погибать в муках, прежде чем мне простят прегрешения. – Он взял бутылку, вылил остатки в рот и, совсем уже пьяный, встал и побрел к выходу. – Пойду, трахну что-нибудь, – это была не последняя фраза, которая до меня донеслась, прежде чем дверь захлопнулась. Уже из общей гостиной послышалось распевное: «Эх, какой артист погибает!»