Белое и черное

— Как тебе показалось, она впервые была в Хинодэ?

— Похоже, да.

— А Нэдзу-сан что говорил об этом?

— Я потом попробовал спросить, но он ушел от разговора.

— А сама девочка, Юкико?

Кэнсаку вздохнул. Нужно сделать выбор. Сам он был совершенно уверен, что версия Сабу — чистая фантазия. Но в душе шевелилось и беспокойство: вон как серьезно настроены полицейские. Может, и у них есть свои подозрения.

Вдруг он своим рассказом поставит Нэдзу-сан в неудобное положение?.. А, с другой стороны, промолчи он сейчас, им стоит только спросить у Сабу, и все станет известно…

— Юкико-тян говорила, что когда та дама пришла, отец сильно удивился. Но он ее сразу увел из дома, и Юкико так и не узнала, кто она.

— А Химэно-кун придумал, — Тодороку сверлил острым взглядом своего собеседника, — что Нэдзу-сан и мадам, сговорившись, убили эту женщину и представили ее труп как хозяйку ателье, так?

— Да.

— Но послушай, Эномото, — опять подключился Киндаити. — Ведь были сняты отпечатки пальцев трупа и такие же обнаружены в «Одуванчике». Что там на этот счет придумал Химэно?

— Здесь он тоже все предусмотрел. Нэдзу-сан обманом привел ту женщину в ателье. А там она, ничего не подозревая, везде оставила свои отпечатки. Это Сабу-тян так придумал для своего детектива. Правда, здорово у него получается?

— Действительно.

Киндаити Коскэ прямо расцвел от удовольствия, и Кэнсаку немного успокоился. Кажется, по крайней мере хоть этот человек воспринимает версию Сабу как детективный рассказ.

— Значит, Эномото-кун, — теперь начал расспросы Ямакава, — по версии Химэно, Судо Тацуо убит, а тело его утопили в озере, так?

— Да. Почему его убили, этого нам Сабу-тян еще не рассказывал. Просто сказал, что кровь в ателье его, а раз он «господин Желудь», значит и тело в озере. В общем, это такой рассказик забавный у него. Ха-ха-ха!..

Кэнсаку демонстративно захохотал, но смех замер на его губах. Никто не поддержал его.

— Киндаити-сэнсэй, а вот полиция готовится вычищать пруд — вы что же, считаете, что то письмо, которое подбросили госпоже Судо — это всерьез?

— Понимаешь, Эномото-кун.

Ответ перехватил Тодороку:

— Это не обязательно именно из-за письма. Киндаити-сэнсэй давно на этом настаивал.

— Но, господин старший инспектор, даже если вдруг там обнаружится труп Судо, пожалуйста, поймите, что Сабу-тян и господин комендант здесь ни при чем. Версия Сабу — с начала до конца чистая выдумка.

— Об этом мы спросим у самого Химэно. Что ж, сегодня пока на этом закончим, а если что-нибудь узнаешь насчет той дамы, сразу же сообщи нам.

— Да.

Но не успел Кэнсаку подняться со стула, его снова остановил Киндаити:

— Одну минутку. У меня еще один вопрос. Когда ты увидел тот конверт, то просто изменился в лице. Не получал ли ты раньше сам подобного?

— Простите меня, Киндаити-сэнсэй, — честно ответил Эномото, опустив голову. — В газетах писали недавно, что у нас в Хинодэ рассылают грязные письма, и они, возможно, как-то связаны с убийством. Наверное, мне тогда сразу надо было вам рассказать. Но я никак не мог подумать, что то письмо, которое подкинули мне, имеет отношение к этому делу.

— Что с тем письмом?

— Я его сжег. Оно было омерзительным.

— Ты помнишь содержание?

— Да.

— Что там было? — видя, что парень не решается сказать вслух, Киндаити продолжил сам: — Оно было оскорбительным для Киёми-тян?

— А, так вы знаете. Если честно, письмо было такое мерзкое, что я до сих пор никому не мог сказать.

— Скажи нам здесь.

Кэнсаку чуть покраснел:

— В общем, там было, что Киёми с дядей в постыдных отношениях, и написано все в самых отвратительных выражениях. Прямо как будто сексуальный маньяк сочинял.

— И начиналось с обращения «Ladies and Gentlemen»?

— Да-да, именно так.

— Там была в конце фраза «Если считаете, что это ложь, пусть проверит врач»?

— Да. Это так мерзко, что я ни с кем не мог поделиться.

— Слушай-ка, Эномото, — заговорил Тодороку. — Ты правда сжег то письмо?

— Правда. А почему вы спрашиваете?

— То есть ты его никому не передавал, никому под дверь не подсовывал?

— Нет же! Уж не знаю, почему вы так говорите, но я точно сжег его. Вдруг бы оно матери на глаза попалось!

— Эномото-кун, — опять вступил Киндаити, — а когда это произошло?

— Когда? Уже жара стояла… А, вспомнил! Я потом Киёми пытался предостеречь, это было в августе, в тот вечер, когда танцы праздника «О-бон» устраивали. Значит, получил я его еще раньше.

— Что значит — «предостеречь»?

— Мне и самому тогда было тяжело говорить. Не мог же я ей прямо сказать, что такое письмо пришло. Мне ее жаль было, да и не поверил я. А все-таки у Киёми уже возраст соответствующий, и Окабэ-сэнсэй еще не стар… К тому же, кровного родства между ними нет, так что нехорошо, что они вдвоем здесь в такой квартире. А потом, до меня разговоры доходили, что Киёми, возможно, к мадам жить переберется, вот я ей и посоветовал поторопиться — мол, нехорошо как-то… Вечером того дня, когда танцы «О-бон» были.

— Что она тогда тебе ответила?