Белое и красное

Эту часть тайги человек обходит стороной. Шесть лет назад здесь полыхал пожар. Страшный пожар, он начался, как начинаются пожары в тайге, сразу, неизвестно откуда. То ли молния в недобрую бурю без дождя укусила дерево, истекающее смолой. А может, охотник или какой-нибудь беглец оставил непогашенным костер… Да и якуты, выжигая траву на поляне, могли не заметить, как огонь перекинулся на кустарник и стал подниматься по деревьям. Рассчитывали, сам погаснет, тайга-то бескрайняя. Пожар прошел сто верст широкой полосой, в некоторых местах доходившей верст до тридцати. С шипением погас, когда добрался до Лены, где пламя, срываемое с деревьев ветром, поднятым самим огнем — ибо в ту пору стояла тихая погода, — опустилось на реку. На пути пожара лежало несколько озер. Они выставили против огня сочные приозерные луга, топи, поросшие клюквой, и пожар к ним не пробился. Обогнул озера с обеих сторон и пошел дальше, оставляя внутри себя невыгоревшие куски, пока оба его края верст через пятнадцать вновь не соединились.

Вот и получилось, что озера спасли прилегающие к ним куски тайги. И посреди выгоревшего леса сохранилась зеленая, скрытая от людского глаза тайга. Люди неуютно чувствовали себя среди обуглившихся, опаленных огнем мертвых деревьев, вид их, особенно в сухую погоду, невольно наводил на мысль, что вот-вот вновь вспыхнет пожар. Они заходили в обгоревший лес, а убедившись, что он тянется на много верст, поворачивали обратно и уходили в живую, девственную тайгу.

Пора вытаскивать сети. Скоро начнет припекать солнце. Тимофей даже до того, как стали убывать его силы, любил в жаркие дни короткого лета или в долгие зимние дни полежать. Еще совсем молодым, бывало, оставлял корову на поляне, пусть себе щиплет траву, а сам забирался в шалаш и укладывался спать. Медведь, по-якутски кок, бродил, понятно, по тайге, но он ведь не обязательно должен был прийти за коровой, которую пас Тимофей. И медведь не приходил, хотя в соседнем улусе утащил корову-кормилицу. А когда зимой на стойбище юрту засыпало снегом и она становилась похожа на огромный сугроб, тоже выдавались дни, что мужчине не оставалось ничего другого, как спать и следить только за тем, чтобы бок не отлежать. Конечно, если в юрте жила хорошая женщина, работящая. У него была такая. Вот вторая, тунгуска, не такая, нет, зато…

«Пора вытаскивать сети», — подумал он, не вставая. Соседи, которых здешний климат и тайга тоже вынуждали мало двигаться, чтобы не расходовать силы, не обошли вниманием эту склонность Тимофея и прозвали его Тимошка-лежебока. Тимофей не сердился. Известно ведь: в тайге больше всех суетится тот, кто голоден. А ему совсем неплохо жилось. Только вот как теперь будет, когда не стало царя-солнца?

Тимофей не был тойоном, он был охотником. У него был странный зять. Старик любил охотиться далеко от тех мест, где били зверя якуты из его улуса.

Надо вытаскивать сети! А то зацепятся за дно: озера здесь неглубокие, сеть нетрудно выбрать, только потом придется дрожать от холода, раннее солнышко сушит медленно, а высокое ждать долго.

Он вышел из шалаша, глянул на озеро. С одного его края тянулась выгоревшая полоса. После пожара за озером, где осталась тайга, развелось много всякой живности. С тех пор прошло шесть лет, и сейчас это было хорошее место для охоты. В это лето Тимофей приметил: лисицы первые ушли в свои старые норы, оставшиеся на пожарище, жизнь с уцелевшего клочка тайги расходилась во все стороны, как непогашенный огонь. Жаль, что мошка опять объявилась. Тайга сама оживет, только бы люди не мешали. И жизнь передаст жизнь дальше.

Тимошка-лежебока не торопясь снял с ветки сохнущий мешок, подумав, вернулся в шалаш за котелком: заодно принесет с озера воду для чая. Возле берега покачивался плотик из бревен. Тимофей оттолкнулся шестом. Сеть он поставил недалеко от берега. Может, посреди озера водятся какие-нибудь другие рыбы, но Тимофея устраивали те, что удавалось поймать у берега. Не спеша вытянул сеть, в мешок посыпались окуни, серебристые караси, красноперки, мелькнула щука — с ней надо поосторожнее, того и гляди покалечит руку зубастой пастью. Не случалось еще, чтобы сеть у него была пуста. Когда попадалась большая, взрослая рыба, которой не легко было вырасти до такой величины, Тимофей просил у нее прощения, прежде чем сунуть в мешок. Старые рыбы пахли илом, но соболю или лисице это не мешало.

Толстый карась изогнулся, выскользнул из рук и плюхнулся в воду. Нет уже былой силы в пальцах у Тимофея. Пора сюда с внуком приезжать. Мальчонка вынимал бы рыбу из сетей да учился разбрасывать ее на звериных тропах, чтобы зимой зверь вернулся на это место. А потом Тимофей показал бы ему ласку, летом она сильно смешная, головка, бока и спинка коричневые. А придет время надеть зимнюю шубку, будет белая-белая. Потихоньку провел бы внука на топи, показал, где отелилась лосиха. С южной стороны велел бы подходить. В дупле старой сосны — в этих местах росли лиственницы и сосны — недавно поселилась рысь.