Белое на голубом (СИ)

Сегодня Нильда снова выводила Голена на воздух, подышать. Василий специально для него соорудил кресло на колесиках и велел выносить на солнышко, потому что раны заживали медленно, и еще долго ему запрещалось даже пытаться вставать. Парень побледнел и осунулся, и разом как-то повзрослел. Теперь юный философ выглядел не на свои семнадцать, а на двадцать семь.

Чувствовал он себя в этом кресле ужасно, особенно, когда молодые здоровые парни-контрабандисты, перешучивались с Нильдой, катившей его вдоль всего их маленького поселения. Голен болезненно ощущал на себе жалостливые взгляды, и готов был провалиться сквозь землю от ненависти к себе и унижения. Какой он ей муж?! Какой из него муж?! Калека! Бесполезный, бездарный балласт! Не будь его, она могла бы быть счастливой, выйти замуж за молодого, здорового мужчину, за одного из этих парней хотя бы. А не возиться с ним, с безногим...

Но Голен терпел. Ради погибших товарищей, которым обещал жить за всех, ради того добра, что сделала для него Нильда. Он должен. Должен им. Должен стать достоин, так она сказала. И он пытался, когда никто не видел, он пытался. Тренировал руки, силу мышц пресса и спины, раз не ходят ноги, значит надо возместить это как-то по-другому. Было тяжело, он выматывался до изнеможения, а Нильда, когда видела, что опять вспотел, тут же кидалась смотреть, нет ли у него жара. Ворчала на него, обтирая потный лоб. Гладила по волосам. Он млел под ее руками, млел от счастья и умирал от горечи. А когда она его мыла, это было для него тайное действо, полное затаенной горечи и блаженства, Голен закрывал глаза, представляя себя здоровым, представляя, что она его жена по-настоящему.

И вот ради того, чтобы однажды назвать ее женой по-настоящему, он напрягался из последних сил.

Прогулка подошла к концу, Нильда прикатила его 'царское кресло', как в шутку назвал эту конструкцию Василий, в дом, пересадила в широкое удобное дедовское кресло, а сама ушла в кухню готовить. Голен напрягся. На столе недалеко от него стоял стакан с водой. Недалеко, но, тем не менее, он не мог сам дотянуться. Ему хотелось пить, а звать Нильду по каждому поводу не хотелось, он и так слишком долго был беспомощным. Он тянулся, прикладывая все силы, напрягался, и вдруг...

Вдруг он вместе с креслом влетел в стол, а стакан каким-то образом влетел ему в руку. Он и сам не понял, как это случилось, сидя с полупустым стаканом в руке весь облитый. Колдовство какое-то... Не понял, но радостно рассмеялся. Впервые с того дня, в который праздновали восемнадцатилетие Алексиора.

- Дары...! Дары...! - все твердил он, захлебываясь смехом, когда перепуганная Нильда примчалась из кухни.

Та посмотрела удивленно на смеющегося Голена и только глаза подкатила. А потом отвесила ему подзатыльник и хотела уйти на кухню, но парень не дал, схватил за руку и прижал ее ладонь к щеке. Нильда притворно рассердилась:

- Ну-ка, быстро перестал баловаться! А то Василия позову!

Голен примирительно поднял руки вверх, в знак того, что не имеет желания лишний раз встречаться с этим коновалом, как он его за глаза и называл. Девушка грозно свела брови, изо всех сил стараясь сдержать улыбку, и вышла из комнаты, а на душе у нее стало легко и весело.

Легко, потому что парень теперь действительно пошел на поправку.

Глава 36.

Странная смертность стала наблюдаться в последнее время среди членов Совета Страны морского берега. То сердечный приступ, то опять сердечный приступ. Царица даже высказывала озабоченность, рекомендовала старейшинам не переутомляться, и вообще, следить за своим здоровьем. Да и освободившиеся должности надо кем-то замещать, желательно, молодыми, здоровыми и полными сил советниками. А то так они рискуют в один прекрасный день вовсе остаться без Совета. Кто же будет помогать царице принимать верные решения?

Было решено наметить в стране кампанию по отбору достойных кандидатов из числа, скажем так, мужчин не старше сорока. Приятной наружности. Этим государыня Совет и озадачила, а сама потихоньку, как она выразилась, начала обживаться в рабочем кабинете.

Итак, Совет занялся поиском молодых да мудрых, царица - наведением порядка в кабинете мужа, а граждане - ожиданием перемен.

Потому что слишком тихо было во дворце, подозрительно тихо.

И пока все это происходило, голубка Евтихия жила себе в своей пещере в фиордах высокого берега, а государыня Онхельма с завидным упорством искала ее везде, особенно после того, как камеристка Мила ухитрилась добыть ленту для волос, принадлежавшую слепой девчонке. Это было не совсем просто, пришлось переспать с одним из стражников за эту ленточку. Но зато царица была ею довольна, да и подозрений никаких. А ночь, проведенную в объятиях молодого мужчины, можно было считать дополнительным бонусом.