Белое сердце

Однажды меня срочно вызвали в кабинку переводить речь (не написанную заранее) руководителя одного государства, который, как я сам читал двумя днями раньше (этому событию была посвящена целая газетная полоса), погиб в своей стране в результате государственного переворота, целью которого было свержение этого лидера.

Самые большие страсти кипят на международных встречах не тогда, когда делегаты и представители ожесточенно спорят так, что кажется, еще немного — и дело дойдет до объявления войны, а тогда, когда вдруг по какой-либо причине не могут найти переводчика, чтобы перевести что-либо, или если переводчику посреди доклада приходится покинуть свое место по причинам физиологического порядка или потому, что он не выдерживает нагрузки (а это случается достаточно часто). Для нашей работы нужны железные нервы, и не только потому, что подчас требуется немалое напряжение, чтобы уловить смысл того, что говорится, и тут же передать его на другом языке (задача достаточно трудная). Гораздо труднее выдержать ту бурю гнева, которую обрушивают на наши головы все эти руководители государств и эксперты, если вдруг заметят, что хоть слово из сказанного ими осталось непереведенным на какой-либо из шести официальных языков. В этих случаях они страшно нервничают и просто выходят из себя. Они следят за нами постоянно. Следят и наши начальники, как непосредственные, так и не имеющие к нам прямого отношения, проверяя, находимся ли мы на своих местах, всё ли тщательно переводим на языки, которых почти никто не знает, не пропускаем ли хоть слово. Единственное истинное страстное желание делегатов и представителей — это быть переведенными. Это для них гораздо важнее, чем услышать аплодисменты после выступления или узнать, что их доклады были одобрены или что их предложения были учтены или приняты (кстати, это — аплодисменты, учтенные или принятые предложения — случается крайне редко).

На одной из конференций Британского Содружества, которая проходила в Эдинбурге и на которой, по понятным причинам, родным языком для всех присутствующих был английский, докладчик из Австралии, по фамилии Флэксман, расценил как тяжкое оскорбление тот факт, что кабинки переводчиков пустовали и что все участники встречи слушали его не через наушники, а напрямую.

Он потребовал, чтобы его выступление переводилось, а когда ему напомнили, что в этом нет необходимости, сделался мрачнее тучи, грубо выругался и продолжил речь, но при этом стал настолько злоупотреблять своим (и без того затруднявшим восприятие) австралийским акцентом, что его перестали понимать не только представители других стран, но даже некоторые из его соотечественников. В зале заволновались, и у всех сработал условный рефлекс участника международных встреч — надеть наушники, как только кто-то начинает говорить непонятное. Обнаружив, что в наушниках, вопреки их ожиданиям, ничего не было слышно (ни единого звука, глухая тишина), участники встречи разразились бурей протеста. Флэксман пригрозил, что сам сядет в кабинку переводчика и будет сам себя переводить. Его остановили, когда он уже спустился в зал, и спешно запихнули в кабинку переводчика какого-то австралийца, поручив ему излагать на нормальном английском языке то, что его соотечественник, истинный larrikin, как он сам себя называл, вещал с трибуны на немыслимом диалекте пригородов и пристаней Мельбурна, Аделаиды или Сиднея. Флэксман, увидев, наконец, переводчика на положенном месте, тут же успокоился, вернулся на место и начал говорить со своим обычным, более или менее правильным произношением, но его коллеги даже не заметили этого, потому что слушали его уже в наушниках, через которые речь звучит не так гладко, но гораздо более значительно. Таким образом, результатом этой переводческой лихорадки, которая царит на всех международных встречах, стал перевод с английского языка на английский язык, к тому же перевод не совсем точный, поскольку воинственный австралиец так тараторил, что переводчик-новобранец не успевал повторять за ним слово в слово и в том же темпе.

Странно, но участники международных встреч больше доверяют тому, что они слышат через наушники (то есть от переводчика), чем тому, что слышат непосредственно от выступающего (хотя последний формулирует мысль гораздо более четко), даже если они прекрасно знают язык, на котором говорит докладчик. Это странно: как можно быть совершенно уверенным в правильности перевода? Вдруг сидящий где-то там в закрытой кабинке переводчик говорит совсем не то, что (говорит) докладчик?