Белое снадобье

Арт почувствовал руку инструктора на своей спине, но, прежде чем тот вытолкнул его в дверь, он уже сам пересилил себя и шагнул вниз. Он почувствовал множество вещей сразу, но главным было ощущение нестерпимой щекотки внутри — в животе, груди. Его внутренности с невероятной быстротой устремились вверх — вот-вот выпрыгнут из него. Плотность мрака, шлепки влажного тугого воздуха о лицо — все это было ничего по сравнению со щекочущей, томной пустотой внутри, из-за которой нельзя было вдохнуть. «Сейчас я задохнусь», — подумал было Арт, но в то же мгновение что-то дернуло его, будто кто-то поймал его на лету, и он понял, что парашют открылся. Живот и грудь тут же снова наполнились своим содержимым, исчезла тянущая пустота. Он висел во влажном мраке, один в безбрежном мире, и ему почудилось, что т» го натянутые стропы ведут не к куполу парашюта, а к чему-то надежному, постоянному, и он отныне всегда будет висеть в спокойном бесконечном мраке, вдали от всего, что было его жизнью. Ему было хорошо и покойно, и даже страх перед темнотой был нужен ему. Он привык к страху. Без страха жизнь невозможна.

В это мгновение он услышал сигнал секундомера и сразу вспомнил, что говорил инструктор. Он согнул ноги в коленях, напружинил их, ожидая удара, и тут же ткнулся в землю. Ткнулся и упал на бок.

«Вот и все», — подумал он с легким разочарованием. Да, нужно освободиться от лямок. Он нажал на кнопку на груди, и они разом спали с него, как перерезанная во многих местах упряжь. Он вскочил на ноги и подбежал к парашюту, который белел во мраке в нескольких шагах от него. Он начал собирать материю в кучу и подивился, как такой купол мог поместиться в маленьком ранце.

Он не заметил, как к нему подошел его сосед по кабине вертолета Боб Мэрфи.

— Все в порядке? — шепотом спросил Арт.

— Все в порядке, — так же шепотом ответил Мэрфи. — А вон и другие.

Через несколько минут вся группа уже была в сборе, и Мэрфи, который знал Риверглейд, сказал, что уже сориентировался, что высадились они правильно, на территории Клуба любителей гольфа.

— Идите за мной. Если я не ошибаюсь, ярдах в ста должен быть густой кустарник — кошмарное место для неловких игроков. Сколько здесь мячиков потеряно! Там мы оставим парашюты и ранцы.

Мэрфи не ошибся. Они засунули парашюты и ранцы в кустарник, а сами побрели за Мэрфи. Трава была сырая. Дождь хоть и прекратился, но воздух был насыщен влагой. Он почувствовал, что ботинки его промокли, а брюки комбинезона стали тяжелыми и неприятно липли к ногам.

Они подошли к небольшому каменному строению, которое оказалось гаражом для гольфовых электротележек. Тележек, которые сопровождают солидных игроков, везут за ними весь арсенал их клюшек, мячики, полотенца.

— Ну, рассаживайтесь по тележкам, ребята! — сказал Мэрфи после того, как, поковырявшись немного, открыл замок. — Чувствуйте себя как дома. Для гольфа сейчас, правда, темновато, но с рассветом начнем…

— А что, отличная штука такая тележка… И вообще хорошо, когда много денег, — сказал кто-то.

— Очень тонкая мысль, — буркнул Мэрфи, и все приглушенно засмеялись.

Арт прислонился головой к стене, хотел подремать, но сна не было. Мешало какое-то глухое беспокойство. Нет, он не боялся смерти. Он уже давно научился относиться к ней философски — так ему, во всяком случае, казалось. Днем раньше, годом раньше, десятью годами раньше. Или позже. Какое это, в сущности, имеет значение. Смерть-то ведь сама по себе не страшна. Смерть — это ничто. Это пустые глаза Мери-Лу. Страшен страх смерти. А со страхом он жил всю жизнь. Со страхом он умел уживаться. Умел с ним ладить. Привык к нему. Страх для него не страшен. После того, что он видел и пережил, да хотя бы тогда в сарае, когда провалялся две недели на краю могилы на ферме, когда белое снадобье, выходя из него, рвало его, крутило, мутило, дергало… Так что особенно бояться было нечего.

Нет, дело было не в страхе смерти и не в предвкушении встречи с Доулом, Кальвино и Папочкой. С ними он встретится по эту сторону мушки. А они будут с той стороны. Такие встречи бывают даже приятны.

Нет, дело было не в этом. Чувство было такое же, как и в те минуты, когда распахивалась перед ним та дверь, ведущая в никуда, когда его охватывало отчаяние пустоты, когда он вдруг прозревал, возносился ввысь и мысленным взглядом видел бессмысленность всего, бесцельность. Нет, нет, сказал он себе, цель была. И знал, что кривит душой. После того, как стало ему безразлично, задушит он своими руками Эдди Макинтайра или нет, он понял, что ему будет так же безразлично, убьет он Доула или нет, убьет Папочку или нет.

Наверное, Марквуд неспроста все пытал его о том, какие у него в жизни цели. Странный человек этот Марквуд. Таких он не встречал никогда. Путаный, любопытный, говорливый, как ребенок. Арт часто чувствовал себя с ним как старший с ребенком. Снисходительное покровительство. Иногда раздраженье. Но бывало, что этот взрослый ребенок заставлял его задумываться над простыми, казалось бы, вопросами.