Белоэмигранты на военной службе в Китае

Получилось, что вор у вора утащил, – известно, что эти деньги – часть похищенного золотого запаса России и имущества, конфискованного в Забайкалье в период Гражданской войны. Однако тяжело поверить, что «сребролюб» Семенов так просто упустил свои деньги. Скорее всего, он выставил себя жертвой, чтобы ни у кого не возникло вопросов, почему «гроза большевиков» атаман Семенов вдруг участвует в открытии банка на их территории. Это были не последние «подвиги» Кульчицкого и Бирюкова. Они организовывали этот банк в Урге с помощью Гущина. В свою очередь, Гущин утверждал, что те огромные деньги коммунистов, которые были при нем, он вывез за границу еще при Деникине[1011]. Михайлов почувствовал, что Гущин его всеми силами заманивает к себе, и решил это проверить, спросив, возьмут ли Кульчицкий и Гущин его в акционеры этого банка. Те не моргнув и глазом согласились![1012] Михайлов насторожился, зная, что просто так в нормальных условиях без капитала с его стороны и речи быть не могло о его акционерстве.

Свита Гущина из известных лиц должна была показать Чехову и Михайлову серьезность его намерений и величину. После этой встречи Гущин имел с ними конфиденциальные разговоры. Помня, что Чехов еще не был в Шанхае и не знал огромного города, Гущин завез его в тайное место. Гущин заявил ему, что теперь Чехов в его власти. Тут же он милостиво сказал, что вреда ему причинять не будет и надеется, что тот будет к нему также милостив, если он окажется у нечаевцев. Там же Гущин раскрыл перед ним свои карты, показав удостоверение члена Реввоенсовета[1013].

Гущин сообщил Михайлову, что он перешел к красным после Новороссийской катастрофы 1920 г., хотя имел возможность уйти в Крым, но не стал этого делать, видя «грызню между генералами», и сдался красным. Его судили, и на вопрос, почему он перешел к ним, ответил, что из-за того, что «на стороне большевиков правда». Его оправдали и освободили. После этого он «полгода мыл бутылки». Потом его взяли в Красную армию читать лекции в академии, а потом зачислили в Реввоенсовет.

По данным Михайлова, «Гущин постарел, как будто даже выглядит более серьезным, особенно когда молчит, но как заговорит – так вместо распоясавшегося с большим апломбом офицера 1917 г. перед Вами встает законченный тип цинично-наглого до крайней степени большевистского агитатора и демагога высокой марки, специально для работы в международном масштабе. Ленинский цинизм нашел в нем наиболее яркое отражение. Я старался уловить хоть тень или слабый намек на что-нибудь, что даже у самых отъявленных мерзавцев составляет «святая святых». У Гущина этого не заметно. О религии, Святом патриархе Тихоне он говорит ужасно, отзывается с примесью площадной брани. Родина в его понятиях хоть и сохранила свою притягательную силу, но «она запутана в программах и коммунистической оценке». Он говорит: «Наш путь – правильный, а не ваш, белый. Россия будет советской крестьянской республикой, а на мою реплику – «крестьяне вас ненавидят, и с властью жидов и уголовников вам никогда не примирить их» он говорит: «Да, крестьяне не простят нам издевательств над религией и не потерпят наличия у власти евреев, но мы на этом отыграемся…»

На мой вопрос «кто это мы?» и почему он отделяет себя от коммунистов он говорит: «Я – беспартийный, и Реввоенсовет – в большинстве из таких. В компартии состоят Балтийский, Бонч-Бруевич, Кокурин. Каменев, хоть и беспартийный, не участвует в нашей игре, как ненадежный. А у нас – П. П. Лебедев, Раттель-младший, Незнамов, Клембовский и другие. Настоящее положение достигнуто путем долгих усилий и многих жертв. У нас есть организация революционного офицерства. Вы рано или поздно придете к нам». – «Придем все, когда вас там не будет, – сказал я ему, – или когда не будет у власти коммунистов и жидов». По его, Гущина, мнению, надо будет здесь, в тылу других государств, организовать волнения, а самим получить передышку»[1014].