Белоэмигранты на военной службе в Китае

По данным Тихобразова, «17-го апреля вечером положение на Южном фронте резко изменилось в худшую сторону. Ян-чжоу-фу был оставлен, и Тупан переехал в Таянфу. В Цинанфу долетели самые панические слухи. Публика стала волноваться, особенно дамы. Большую нервность проявили летчики и семьи бронепоездов. Кое-кто даже успел уехать. Оказалось, что части Сун Чуанфана, представляя правый фланг армии Южного фронта, продвинулись далеко вперед и уже прервали сообщение на Кайфынской ветке. Это делало угрозу Сучжоуфу и обеспечило успех удару с фронта. Но зато шандунцы продвигались медленно, так что противник сам сделал обход и ударил по их тылу на линии железной дороги. Все, конечно, ринулись бежать. Кроме того, в тылу у Сун Чуанфана противник занял Цинин – получился слоеный пирог. Из Ян-чжоу-фу уходили так быстро, что Тупан не успел погрузить свои автомобили и конвой. «Очевидцы» рассказали, что среди наших войск вообще возникла паника. Но сегодня, 20 апреля, стало известно, что Сун Чуанфан взял Цинин обратно, а наши бронепоезда заняли станцию Ян-чжоу-фу. То, что положение было серьезным, доказывает то, что сегодня пришли японцы. Всего их ожидается до 5 тысяч человек»[515].

Цинанфу, еще недавно бойкий город с множеством увеселительных заведений, после отъезда русских стал хиреть. Тыловые части, штабы, видя приближение фронта, поспешили заранее убраться в более спокойные места. С одной стороны к Цинанфу подходили части Фына, с другой – Чан Кайши. Русские замыкали отход и прикрывали слабые китайские части.

Войска северян то отбрасывали противника от Цинанфу, то снова отступали. Уже 16 апреля русские заняли для охраны стратегически важную переправу на реке Желтая (Хуанхэ) у города Фансиен. Для ускорения прохождения всех частей на другой берег белогвардейцы создали понтонный мост. После перехода на другую сторону реки последнего союзного китайского солдата нечаевцы переправились сами и стали охранять ее берег. При этом не обошлось без курьезов. Семенов писал Тихобразову, что «в сторожевое охранение берега поставил Терехова и сам он находился в деревеньке напротив неприятеля. Часов в десять он присылает донесение, что противник переправился на четырех шаландах на нашу сторону и идет двумя колоннами – первая на Фансиен, а вторая – нам в тыл. Я немедленно выслал два разъезда выяснить, где противник. Только ушли разъезды, как вся первая сотня во главе с Тереховым, бросив охрану берега, на рысях пришла ко мне. Вернувшийся первый разъезд донес, что он ходил вниз по течению и противника нет, а второй сообщил, что с того берега пришла одна шаланда с гаоляном и она ушла, сделав несколько выстрелов по разъезду. Когда я спросил Терехова, почему он не пошел с сотней к месту высадки, он отметил, что там очень топко. Я лично ездил по всему берегу и топи абсолютно не видел»[516].

В Цинанфу в связи с подходом противника поднялась паника. При этом даже священники были не на высоте. Так, Тихобразов писал Семенову: «Батю Арюткина уволим, так как толку от него мало, да и он какой-то не от мира сего. Он так напугался событий, что потерял душевное равновесие. Таким образом, наша церковь будет временно закрыта»[517].

Между тем русское население города Цинанфу с тревогой ожидало развития событий. 21 апреля оттуда доносили на фронт: «Улегшаяся было паника в связи с приходом японцев снова усилилась. Летчики распространили слухи, что Даминфу занят противником и что наши части отходят. Наряду с этим говорилось много страшного вздора. Эти паники нам полезны, так как база наша пустеет. Все, кто могут, уезжают без оглядки и без расчетов»[518].

Семенов был дезориентирован донесениями китайцев о том, что сами северяне бьют противника. Он не верил донесениям русских летчиков, которые сообщали о стремительном откате северян и о том, что Цинанфу будет сдан со дня на день. 22 апреля он сообщал Тихобразову: «На нашем фронте – хорошо. И наши, и мукденцы продвигаемся. Линия фронта далеко от Далинфу. Нами взяты Пу-сян, Нан-ло и наши подходят к Кангжоу (Пуян). Мукденцы взяли большую крепость Чжан-де-фу и продвигаются к югу. Так что летчики врут, а для чего – не знаю»[519].