Белокурая гейша

Теперь, много лет спустя, я достигла того возраста, когда могу прервать молчание, не нарушив при этом тайного кодекса гейши. Я расскажу внешнему миру о той жизни, что вела в доме гейш, о красоте и грациозности, о сексуальных и эротических фантазиях и о сокрытых секретах.

Сидя в чайном доме, где бабочки опускаются мне на плечи, а в ушах звучит перезвон колокольчиков, я запишу свою историю такой, какой ее помню, на самой лучшей рисовой бумаге, прозрачной, точно крылья мотылька, и припорошенной серебряной и золотой пылью. Я поведаю о мужчинах, которых любила, о сестре-гейше, рисковавшей ради меня собственной жизнью, о маме-сан, воспитавшей меня как родную дочь, об их прикосновениях, смехе и самых интимных моментах жизни.

Я беру в руки кисть и окунаю ее в чернила, чтобы рассказать вам самую невероятную и чувственную историю о белокурой гейше.

Кэтлин Маллори

Киото, Япония, 1931 г.

Часть первая Кэтлин, 1892

Я помню первый раз, когда в квартале гейш в Гионе увидела свет, бледно-желтый, точно сияющая над головой луна. Красные фонари с нанесенными на них японскими символами раскачивались на ветру, заманивая меня в чайный дом. Но отчетливее всего я помню отдаленный звон колокола в Гионе, заставивший меня задуматься о том, что все в мире мимолетно, даже любовь.

Из дневника американской девочки, живущей в Киото, 1892 г.

Глава 1

Киото, Япония, 1892

Никому, даже богам, не могла я признаться в том, как напугана… сильно напугана. Еще до прибытия в женский монастырь я осознала, что нужно бежать отсюда. Хоть я и уважала монахинь за их благочестие и тяжелый труд, но все же сама хотела стать гейшей. Просто обязана была стать ею. Разве монахини не сбривают волосы и брови, отчего глаза кажутся невероятно большими и неестественными? Я же очень любила свои длинные волосы, слезно умоляя никогда не отрезать их. Что еще более ужасно, монахини носили простые белые кимоно. Белый - это цвет смерти. Ну зачем моему отцу вздумалось отдавать меня в монастырь? Зачем?

Я за что-то наказана?

Я же не сделала ничего дурного. То, что я ласкала себя до тех пор, пока не испытывала чувство удовлетворения, вовсе не являлось чем-то постыдным, хотя меня частенько захлестывала мощная волна желания, голод, грозивший разорвать меня изнутри. Я хотела любить и быть любимой. А пока этого не произойдет, мне нужно было делать что-то, чтобы дать выход свой всепоглощающей сексуальной энергии.

Но только не в монастыре.

Я не хочу туда, пожалуйста!

Моя судьба - мир цветов и ив, хотелось мне объяснить отцу, и никакой другой. Разве гейши не обладают высочайшими достоинствами как сердца, так и души? Разве не наследуют удивительную участь? Разве отец сам не говорил о том, что меня, подобно прекрасному цветку, выкопали из родной почвы, чтобы посадить в новой, неведомой земле? Разве гейша также не оставляет свой дом, идя навстречу своему предназначению?

Но в моем случае этому не суждено было произойти.

- Не мешкай, Кэтлин, - твердо прошептал мне на ухо отец, таща меня за собой через железнодорожную станцию. Мой маленький чемодан то и дело ударял меня по бедрам. Мне было больно, но я не жаловалась. К утру на ноге появится синяк, но под белыми чулками его не будет видно.

Утро. И где я тогда окажусь? Почему сейчас мы здесь? Что случилось с моим спокойным миром? Я же училась в Токио в школе для девочек при Женской миссионерской организации.

Что произошло?

Мелкие капли дождя хлестали меня по лицу. У меня не было времени горевать о том, что ждет меня впереди. Я отметила, что вокруг не слышны шум и шаги других людей, будто все вдруг растворились в тумане. Это показалось мне странным. Дождь никогда не был для японцев помехой, и даже в непогоду они поспешно сновали по городу, точно голодные мышки в поисках пропитания. Они никогда не называли дождливые дни неудачными, а, наоборот, благословением богов, потому что благодаря дождю кладовые их полнились рисом.