Белокурые бестии

Маруся по-прежнему никак не могла понять причину происшедшей с Алексеем перемены, все это — особенно этот резкий перепад в отношениях — очень сильно ее раздражало, она даже чувствовала, что это плохо действует ей на психику, как будто кто-то взял и высосал у нее всю ее жизненную энергию, и некоторое время она даже вообще почти ничего не могла делать. От раздражения она даже отдала Светику золотое кольцо, которое Алексей в один из своих порывов ей подарил, он тогда ей это кольцо буквально навязал, а взамен взял себе ее серебряное, попроще, это, как он говорил, был обряд их обручения. Светик, правда, сразу же стал всем вокруг трепать, что это кольцо ему подарила Лив Тейлор во время своего приезда в Петербург, на премьеру «Евгения Онегина», и Маруся скоро пожалела, что отдала ему это кольцо, лучше бы она его выбросила на помойку или снесла в ломбард…

Однажды, уже много лет назад, Марусе нужно было срочно ехать в Москву для получения своего первого в жизни гонорара за перевод, ехать обязательно нужно было уже на следующий день, а денег на билет у нее не было и достать их казалось совершенно невозможно, даже мама в тот раз ей категорически отказалась их давать, мама всегда так поступала, когда чувствовала, что Марусе что-то опять очень-очень нужно. Они шли тогда с Костей по Кузнечному переулку и обсуждали эту проблему, Костя же, по своему обыкновению, смотрел не прямо перед собой, а себе под ноги, и вдруг он увидел на тротуаре маленькое золотое колечко с бирюзой, которое сверкало и переливалось в свете вечернего фонаря. Маруся сразу же тогда сдала это кольцо в ломбард и купила себе билет… Сейчас же она совсем не понимала, что случилось с Алексеем.

Правда, примерно через два месяца после всех этих событий ей в руки попалась крошечная брошюрка «Пара Russian Books», которую, оказывается, уже некоторое время назад начал издавать Артем Живков, этот бюллетень выходил еженедельно, и в нем каждый раз публиковалось по две рецензии на новые книги, преимущественно питерских авторов, как правило, одна положительная, одна отрицательная. В брошюрке, которую она держала в руках, Маруся обнаружила рецензию на книгу Алексея Бьорка «у О», рецензия была очень хвалебная, почти восторженная. Бьорк сравнивался с изумрудом, переливающимся всеми лучами своего таланта, однако изысканная и тонкая отделка делала этот талант доступным пониманию только очень редких и самых искушенных ценителей отечественной словесности, что давало повод автору рецензии Артему Живкову посетовать на слепоту современной отечественной критики и публики, причины которой, впрочем, ему, как человеку в высшей степени искушенному, были вполне понятны… Причем, как заметила Маруся, до сих пор в бюллетене Живкова хвалились в основном книги, вышедшие у Блумберга, и, в этом смысле, Бьорк был, скорее, исключением, так как его опубликовал издатель из Перми, с машиной…

А уже буквально через два номера в том же самом книжном бюллетене «Пара Russian Books» Маруся, к своему ужасу, обнаружила разгромную статью на себя под названием «Страшнее атомной войны», подписанную неким Шнеерсоном, о котором она вообще никогда ничего не слышала. Автор рецензии поносил Марусю последними словами, ставя ей в вину многое такое, чего она себе даже никогда не могла бы и вообразить.

В начале Шнеерсон, как бы вскользь, заметил — правда, не скрывая своего раздражения по этому поводу — что марусина известность к настоящему моменту приобрела такие масштабы, что это уже просто невозможно не замечать, то есть, по его мнению, на это уже нужно было как-то реагировать. Главный пафос статьи заключался в том, что Маруся достигла своей невероятной и сногсшибательной популярности исключительно за счет того, что умудрилась создать еще один жанр массовой литературы, наподобие тех, в которых работают Агата Кристи, Барбара Картленд и Стивен Кинг, только, в отличие, например, от тех же женских романов, где все чувства преподносятся в утрированно возвышенной и неземной форме, у Маруси все это перевернуто с ног на голову, и она описывает исключительно грязь и низменные человеческие инстинкты.