Весна давно вступила в свои права: Средиземное море еще не нагрелось настолько, чтобы в нем купаться, но люди стали выходить на пляжи и проводить больше времени на улице. Мона, никогда раньше не видевшая моря, наслаждалась этим чудом природы; теперь она не могла представить, как столько лет прожила вдали от побережья. Когда-то Мона слышала фразу, что человек, хлебнувший воды из Нила, навсегда окажется влюбленным в Египет, но в ее случае роль любовного зелья сыграла соленая средиземноморская вода. Иногда она вспоминала Каир: свое знакомство с Сергеем на прогулочном корабле, долгие годы в доме отца и замужество с Ахмедом, – но теперь ей казалось, что это было совсем в другой жизни. Нет, ни за что на свете Мона не согласилась бы вернуться в Каир: жаркий, душный, многолюдный, где дорогие районы постепенно сменяются грязными трущобами, в которых люди рождаются, живут и умирают в атмосфере нищеты и безысходности. Каир был для нее тюрьмой – там каждый прохожий представлял потенциальную опасность, – а Александрия стала спасением. Здесь она могла вдохнуть полной грудью, могла спокойно выйти на улицу, могла просто жить, не опасаясь того, что кто-то узнает о ее постыдной тайне.
Время уже не тянулась, а летело, приближая день родов. Выйдя на финишную прямую, Мона вдруг резко запаниковала. Она по-прежнему много времени проводила в Интернете и, начитавшись там ужасов о возможных осложнениях при родах, сильно испугалась. Пытаясь успокоиться, Мона осаждала вопросами своего гинеколога и постоянно жаловалась Сергею.
– Если я умру, меня даже некому будет похоронить, – сказала Мона однажды в телефонном разговоре.
– Ради Аллаха! – Сергей давно перенял египетскую манеру разговора; беседуя с женой, он частенько употреблял характерные для арабов выражения. – С чего тебе умирать?
– Никогда не знаешь, что может случиться в родах.
– Мона! Это роды, а не сложная операция на сердце! Ты ведь сама рассказывала, что у вас до сих пор многие женщины рожают дома! А ты будешь в больнице под наблюдением врачей!
– Конечно, но…
– Никаких «но»! Как можно быть такой пессимисткой? Ты постоянно думаешь о плохом!
– Я вовсе не пессимистка! – возмутилась Мона. – Но во время родов может случиться все что угодно!
– Послушай, хабиби, каждый день может случиться все, что угодно. Любого из нас может сбить машина, ну и кирпич на голову тоже никто не отменял. Но ты ведь не думаешь об этом каждый раз, выходя из дома? Не нужно зацикливаться на плохом.
– А ты не сможешь приехать к родам? – протянула Мона. – Мне было бы гораздо спокойнее.
– Мы уже сто раз это обсудили. Я приеду через месяц – раньше никак не получится.
Сергей быстро попрощался и в раздражении повесил трубку.
«Да что же это такое! Мона становится все более невыносимой! – Он подошел к окну. – Когда-то нам было хорошо вместе, а теперь сплошной вынос мозга! О чем я думал, когда решил жениться?»
Сергей часто слышал, что брак убивает любовь, но, хоть и не спешил под венец, все же считал это преувеличением. Однако теперь он был склонен согласиться с мнением старших товарищей, – казалось, все хорошее, что было у них с Моной, исчезло после свадьбы, точнее – после того, как жена забеременела.
Он не испытывал никакого желания ехать к Моне, но деваться было некуда, и это выводило его из себя. Как и многие мужчины, Сергей с детства ценил свободу и терпеть не мог, когда его ставят в жесткие рамки. Сейчас это раздражение целиком и полностью вылилось на жену. В глубине души он понимал, что Мона не слишком-то виновата, что она тоже стала жертвой обстоятельств; понимал и то, что нужно проявить снисхождение к женщине, которая вынашивает его ребенка. Его знакомые, уже успевшие стать отцами, с грустью подтверждали, что беременные женщины совершенно невыносимы. Но Сергей чувствовал, что его терпение на исходе, и совершенно не хотел обратно к жене. Легкие и необременительные отношения с западными девушками устраивали его куда больше. Мысли о рождении дочери также не вызывали в нем никакого отклика.
«Ну, ребенок. Ну, мой. Я что, обязан сразу его полюбить? Наверное, у женщин это происходит как-то по-другому, но я пока ничего не чувствую, кроме того, что обязанностей у меня еще прибавится. Как будто мне этих мало! Нет, я не подлец и не собираюсь отказываться от дочери, но не нужно требовать от меня невозможного».
Сергей уже сомневался, что когда-нибудь захочет увезти Мону с ребенком с собой, – даже если у него появится такая возможность. Правда, он решительно не представлял, как сказать об этом жене. Впрочем, пока было рано загадывать на будущее, слишком много текущих дел требовало его участия.
Он закурил сигарету. «Еще и мама…» Про маму не хотелось даже думать. Тамара Николаевна все сильнее жаловалась на плохое здоровье, постоянное одиночество и полное равнодушие сына. Многочисленные попытки успокоить ее не срабатывали; мама хотела только одного: чтобы сын был рядом и постоянно уделял ей внимание.