Белокурый красавец из далекой страны

Сергей не стал увиливать; он вернулся домой трезвым и без опозданий. Однако разговор не клеился: Мона слишком многое хотела ему сказать, но, считая Сергея виноватым, в первую очередь ждала извинений. Он же пока не принял никакого решения и слабо представлял, что ему делать.

– Ты хотела со мной поговорить, – напомнил Сергей, когда пауза совсем затянулась.

– Да, хотела. А разве ты сам ничего не хочешь мне сказать?

– Нет.

– Жаль. Сергей, я просто хочу понять, что происходит и что с нами будет дальше. Жить так, как мы живем сейчас, невозможно. Я беременна. Мне тяжело физически и морально, а ты…

– Мы не договаривались о ребенке.

– Я тоже этого не ожидала. Но если я – твоя жена, то почему ты так странно воспринимаешь мою беременность? Разве в этом есть что-то ненормальное?

– Мона, это бессмысленный разговор. Ты сама должна понимать, что ребенок нам ни к чему, – по крайней мере, в течение ближайших нескольких лет.

– Ты просто не хочешь иметь детей.

– Да, и это тоже. Я пока не готов стать отцом.

– Но ведь мы женаты…

– И что? Брак – это одно, а ребенок – совсем другое. Может, у вас в Египте принято рожать сразу после свадьбы, но у нас все не так. Если ты вышла замуж за иностранца и согласилась на переезд в другую страну, тебе придется изменить свои взгляды.

– Но ребенок уже есть, и с этим надо считаться.

– И что ты от меня хочешь?

– Хочу знать правду. Ты… отказываешься? Отказываешься от нас?

– Я этого не говорил.

– Ты ничего не говоришь уже больше недели. Я не могу это выносить.

– Но мне пока нечего тебе сказать.

– Когда ты уезжаешь? – тихо спросила она.

– Скоро.

– Понятно. – Мона почувствовала, как из глаз капают слезы, и поспешно отвернулась. Ей не хотелось плакать в его присутствии.

Сергей смотрел на жену, и его обуревали противоречивые чувства. Он злился, хотя прекрасно понимал, что беременность стала для Моны такой же неожиданностью, как и для него. Сергей раздражался, видя, как Мона рада этому ребенку, и досадовал, что не может разделить ее чувства. С другой стороны, он помнил, как им было хорошо вместе, и отчасти жалел Мону, понимая, что ей нелегко. Временами Сергей был близок к тому, чтобы просто дать жене денег, уехать и забыть об этой ситуации, а порой, наоборот, склонялся к тому, чтобы забрать ее с собой.

Увидев слезы Моны, он хотел подойти утешить ее, но в последний момент передумал.

– Перестань, пожалуйста, – сдержанно сказал Сергей. – Я ухожу к друзьям.

– Опять? – Мона понимала, что сейчас не время начинать новую ссору, но ничего не могла с собой поделать.

– Не надо изображать ревнивую жену. Я иду с друзьями, а не с подругами.

– Я просто устала, – тихо сказала она.

– Скоро улечу, вот и отдохнешь. – Сергей с силой хлопнул дверью.

Мона опустилась на диван и наконец дала волю слезам. Ей было жаль себя, своих разбитых надежд и своего брака с Сергеем, с самого начала замешенного на обмане и грехе и в итоге оказавшегося столь недолговечным. Она вспомнила три года, проведенные с Ахмедом, и впервые за все это время подумала о том, что у них могла сложиться пусть не самая счастливая, но все-таки семья, если бы ей удалось забеременеть тогда, а не сейчас. Хотя между Моной и Ахмедом никогда не было любви, у них было одинаковое воспитание и представление о браке, и, возможно, родители не так уж ошибались, говоря, что это и есть самое главное. Вспомнив свои романтические представления, мечты и чаяния, Мона вдруг разозлилась. Она понимала, что сказка закончилась, а любовь не выдержала первого же испытания, – хотя как можно назвать испытанием еще не рожденного совместного ребенка? Бессмысленно глядя в окно, Мона жалела о своих утраченных иллюзиях, не в силах подумать о том, как будет жить дальше.

Так прошло несколько часов. Мона продолжала сидеть на диване, ей не хотелось никуда идти, не хотелось ничего делать, даже двигаться не хотелось. Она продолжала молча смотреть в окно, не заметив, что на улице совсем стемнело. Временами в ее голове мелькали какие-то обрывки мыслей, но Мона старательно гнала их от себя – думать было слишком больно.

«Завтра, я подумаю об этом завтра», – твердила она, пытаясь избавиться от назойливых и неприятных мыслей и не замечая, что повторяет фразу всемирно известной Скарлетт О’Хара.

Ночь давно вступила в свои права, но Каир и не думал засыпать. На улицах все еще было многолюдно, и Мона, очнувшись от своего странного многочасового полузабытья, вдруг с грустью подумала, что ей нет места в этом городе.