Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

Строили, писали лозунги, хитро говорили слова, хитро выслушивали слова, хитро повторяли их.

Дамбы вросли, соединили равные линии горизонтальной. Водопады заменились водоспусками. Реки — каналами.

Слова вошли в сознание, в подсознание.

Лозунги вросли в этих людей, вот в этих узбеков в треухах, которые едут и гордятся, что они построили такой большой, такой нужный канал.

Инженер Ананьев гордится — сделали из него учебно-показательного старца.

Убывает вода в камере шлюза, вверх бежит блестящий ряд мокрых отбойных брусьев. Инженеру Магнитову есть время думать о темпах Беломорстроя.

Инженер Магнитов думает о старом инженере Магнитове — для него тот человек уже чужой. Магнитов называет его «он».

Это не рабские темпы полуазиатского российского капитализма. Это не темпы ущербного европейско-американского капитализма. Это — социалистические темпы. Работа шла непрерывно. Она не давала времени для сомнений и колебаний. Сначала инженеры решили, что эти невероятные темпы — просто-напросто недоразумение, которое вот-вот выяснится. Но недоразумение не выяснялось. Тогда они решили, что это злоупотребление со стороны каких-то неразумных большевиков, которых вот-вот одернут разумные большевики. Но разумные большевики не подавали никаких признаков жизни. А между тем работа становилась все требовательней, темпы — стремительней. Тогда инженеры стали ждать какой-либо строительной катастрофы, которая наконец-то образумит этих большевиков. Но так как все свои расчеты они производили правильно, то и катастрофа не приходила.

И вот мало-помалу инженер начинает перерождаться. У него появляется социалистический, ускоренный пульс, убыстряются мыслительные процессы и нервные реакции.

Он начинает входить в темпы, приспосабливать к ним свой разум, свою волю, свое дыхание. Более того, он стремится обогнать их, чтобы они не обгоняли его. Это освобождает его от непосредственного давления темпов, и он создает себе тот творческий комфорт, отсутствие которого так пугало его при самом приступе к работе. Он овладевает собой, он развертывает все свои творческие способности уже на новом, ином, более высоком уровне.

Он уже не мыслит себя вне стройки. Беломорстрой — это он сам, это его явь, его сон, его мысль, его желание. Он чувствует ответственность за каждую задержку, за каждую неполадку, за каждое упущение — ответственность не перед кем-либо, а перед самим собой. Он имеет право работать определенное количество часов — он вообще забывает, что существует какое-то там время. Одни только интересы строительства определяют распорядок его жизни. Как называется подобное отношение к работе? Ударничеством. Он стремится обогнать другие группы, узлы, участки, но только для того, чтобы показать им пример, как надо работать. Он готов и непосредственно помочь им, поделиться с ними приобретенным опытом. Как называется подобное отношение к работе? Социалистическим соревнованием.

Так врабатывались инженеры в социализм, поднимались до него, становились достойными его.

Это было начало.

Серьезное, прекрасное начало.

Наступило утро.

Шлюз чисто убран. Снова — канал. Вырезанный в разных грунтах, он удивительно строен. Скальный участок казался красиво вписанным в земляную часть русла.

Вокруг стояли болота, топорщилась мелкая листва.

Капитан развил полный ход. Высокая волна, красивая, блестящая, как Шаваньская плотина, стала за бортами.

За длинными линиями запаней, поставленных для того, чтобы улавливать плывущий лес и лесной сор, возникла плотина 27-я, более приземистая и широкая, чем Пало-Коргская.

Вот и Сосновец.

Снова знакомые, склоненные над водой сосны. Под обрывом шлюз, канал. Весь Сосновецкий узел как на ладони.

Сперва двадцать седьмая плотина, бетонные устои. Сквозь донные отверстия с ревом мчится разъяренный Выг, разбиваясь о камни. Водяная пыль поднимается как туман, застилает плотину.

Но почему такая тишина? Почему нет эстакады, снующих повозок, возов с песком и цементом? Тишина! Странно видеть эту тишину людям, привыкшим к грохоту молотков, крикам паровозов, комариному зуду перфораторов, ко всей этой многотысячной суетне тачечников, скальщиков, бурильщиков, землекопов.

Канал стал нарядным. Блестит полированная вода. Какая-то новая, неслышная жизнь. Проплывают, пыхтя, крошечные катера «Судак» и «Сосновец», снуют лодки. Появились буксиры, плывущие плоты.

Строительный шум сменился шумом первой навигации.

Открылись ворота пятнадцатого шлюза. Пароход опустился. Падала вода. Комиссия вышла смотреть на 28-ю каменную плотину с деревянным экраном.

— Это каменная плотина, — сказал Хрусталев, — совершенно новая по конструкции и сооружению. Никто в СССР так раньше не строил. Несмотря на свою внешнюю якобы простоту, она очень интересна для каждого инженера. Так как никто не знал размера осадки, то я запретил ее подсыпать после осадки, с тем чтобы показать вам, как она садится.

Пока пароход стоял у причала, комиссия прошла на бетонную 27-ю плотину.