Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

Трудно узнать приезжему с канала Охотный ряд. Он изменился и снаружи и внутри. Человек, забравшийся в 3 часа дня 23 сентября под землю Охотного ряда, мог присутствовать при соединении двух штолен метро. От площади Свердлова до Охотного ряда открылся сплошной подземный коридор. При этом бригада Замалдинова в последний день перед сбойкой прошла 4,3 метра, что явилось для Метростроя рекордом. Приезжий с канала одобрительно кивает головой. Он может оценить такую работу. Он знаком с работой в грунтах.

Люди из Иванова 24 сентября присутствовали на конкурсе. У себя на канале они видели конкурсы забойщиков, состязания бетонщиков, скальщиков, бурильщиков. Здесь в Иванове они попали на конкурс поваров. Люди в белых колпаках наполнили зал. Это был разговор о котлетах, о фрикассе, о груше мельба. Было 800 поваров. Повара всей области. И как некогда на подмостках клубов Беломорстроя ударники-каналоармейцы получили под звуки оркестров жетоны и премии, так сейчас пять лучших поваров, пять лучших кормильцев области, под звуки оркестра были награждены премиями. Рабочие торжественно благодарили их. Это был праздник довольства.

В дождливый день 26 сентября приезжие с канала добрались до родного Буденновского района ЦЧО. Случилось им проезжать бывший арестный дом. Неприятные воспоминания. Однако перед воротами арестного дома бьет фонтан, цветут газоны. Что здесь? Уже три года — санаторий. Колхозный санаторий. Санаторий, где с ранней весны до позднейшей осени отдыхают крестьяне Буденновского района. Учреждение, немыслимое при единоличном хозяйстве.

Дмитрий Щека с товарищами едет в Криворожье.

«Освободился я 3 августа и поехал с бригадой на это строительство. Провожали нас очень хорошо. Ехали мы с большой радостью. В веселом настроении, рады, что дождались свободы. Ехали в плацкартных вагонах. Нам по дороге и ГПУ и все оказывали помощь, кушали мы без очереди в столовых по своим документам. У кого не было денег — давали под расписку в счет Кривстроя».

Едет на Электросталь Кошелев с товарищами.

«Я остался на 10 дней, чтобы организовать хорошие проводы, чтобы ребята ехали на волю здоровыми, бодрыми. В первой партии 300 человек, я поехал сопровождающим. Со мной Захаров и Булин — это была основная тройка наших активистов. Ехали до Ленинграда шесть суток. С первого же дня мы наметили план, что нам делать в вагоне. Мы знали: если пустить ребят на произвол, то, может быть, найдутся желающие пить, а то и воровать, потому что среди них были колеблющиеся. Выпустили стенгазету. Эту газету окружили не только наши ребята, но и вообще едущие в вагоне. Столпилось народу ужасно сколько. Стали интересоваться, откуда мы едем, кто мы такие. Я этот момент использовал, начал делать лекцию. Меня засыпали вопросами. На вопросы отвечал не один я, — Булин отвечал, Михневич, Золотухин и Казарин.

На Званке Захаров, тот, что из актива, напился, сукин сын, да так, что ребята втащили его в вагон и положили спать. Когда я собрал собрание, начали мы этого парня бузовать так, что ужас. Он проснулся — уже в стенгазете была о нем заметка, и лозунг висел: „Клеймим позором пьяницу Захарова“. Захаров собранию нашему дал честное слово, что это с ним будет в последний раз.

В Ленинграде у нас была пересадка. Сбираем бригадиров всех, сбираем актив, вменяя в обязанность им отвечать за своих людей. Поручаем каждому бригадиру в своей бригаде заключить договор на социалистическое соревнование, на лучшее следование до места работы. В результате все организованно пошли в клуб железнодорожников-строителей, смотрели кино „Преступление Караваева“.

Поехали мы к Москве, к самой. На вокзале нас окружили: „Что за люди едут?“ Начали рассказывать, что мы — бывшие заключенные из лагеря ОГПУ. Тут на нас посмотрели некоторые не весьма приятно. Но когда мы достали газету „Правда“, прочитали статью Когана, несколько слов я сам рассказал о Беломорстрое, тут стали смотреть лучше, иные дали свои адреса, просили, чтобы я с ними переписывался».

В Москве уже Квасницкий. Он пишет у конторки Московского почтамта. Он пишет чекисту в Медгору.

«…Мы сидели всю ночь и говорили так, что соседи стучали в стену. Дети безусловно признали меня как отца, и мы легли спать на рассвете, а утром я взял удостоверение и пошел в милицию.

…Теперь я живу под настоящим паспортом, с настоящей надписью начальника милиции. Я заведую столовой Института механической обработки дерева.

Говорят, по нашему шестому участку уже идет пароход. Если вы будете присутствовать на торжестве, зайдите в мой барак и скажите, что воспитатель Квасницкий уже получил работу. Это очень важно.

Я много думал. Когда-нибудь я напишу книгу о деревянном круге и Квасницком. Такую книгу, чтобы люди плакали, а потом смеялись и бежали работать. Я напишу ее на шести языках.

Вероятно, это будет история одной кражи. Роман о том, как у заготовщика кож украли 35 лет жизни».