Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

— А что ж вы думаете, — удивился старик, — кабы не поп отец Иоанн, может быть я бы самым главным в колхозе был.

Старик лихо расправил плечи.

— Истинно, поп соблазнил. Иду я по общественному делу, а он встречает меня, и вижу — пальцем поманивает, как курочку. Никак его не миновать. Подошел, к ручке приложился. Отец Иоанн крестным знаменем осенил. А я смотрю по сторонам — не идет ли кто.

— Общественные дела у меня, батюшка. Тороплюся, очень тороплюся.

Отец Иоанн взял меня под руку. Никогда еще от него мне такого почтения не было.

— Все ты общественными делами, а о душе когда думать будешь?

Вот будь неладен. Я уже ему и глазами моргаю — соблюдай тихость, чего на людях проповедь завел. А он как вцепился в руку, хоть смейся.

— А что у вас, Алексеич, на колхозной пасеке липовым духом пахнет?

Вот, дьявол, думаю, на что зарится.

— Обнаковенно, — говорю, — пчелки нанесли.

— Пчелки вот нанесли, а ты мне с христова воскресенья должен. Принес бы медку махоточку.

И что скажете — уговорил. Думаю я себе, человек я честный, справедливый, чужого никогда не затаил, дай расквитаюсь с попом, а то пристал, прямо стыд. И что ж, пошел я на пасеку, выломал рамку, и вышло так, что с попом расквитался, а от колхоза срам.

— Давно сидишь?

— Нет, только наладился.

— Ну, поработаешь немного и пойдешь себе в колхоз, — приободрил его Берман.

— Да я и не злоблюсь, — сказал Алексеич. — В колхоз итти сердцу совестно. Я уж здесь порубаю уголька. Видно, ошибся маленько во взрослых летах.

Берман заметил, что несколько человек сочувственно улыбнулись, когда кончил свой рассказ Алексеич. В старике и в этих людях Берман сразу почувствовал опору.

Когда Берман заговорил, то этим немногим людям казалось, что говорит он так, что как бы выделяет их из толпы и ставит ближе к себе.

— Вам рассказывали про лагерные порядки и про то, как скорее выйти на волю? — как не первый раз в таких случаях начал Берман.

Все молчали и, хотя им уже не раз об этом говорили воспитатели, решили лучше смолчать, надеясь услышать от большого начальника то, что, быть может, утаили маленькие начальники.

— Так вот, слушайте меня, — сказал Берман, все время помня, что здесь произошло и какие люди на что откликались, их жесты, улыбки и морщины на лице. — В лагерях, как известно, сидят разные люди. Есть попы, спекулянты, всякие прожженные дельцы. У нас в лагере есть и живые графы, и живые помещики, княгини, фрейлины двора его величества. Есть и шпионы — это самые паршивые, поганые люди…

Говоря все это, он старался не выпускать из виду всей этой затихшей толпы.

Многие из слушавших подумали, что люди, которых он назвал, — действительно скверные люди и хорошо, что их держат в Соловках, но мы вот сами не такие.

— Но в лагере есть и другие, — сказал Берман, указав рукой на Алексеича. — Возьмите его к примеру: к попу он был справедлив, а колхоз обокрал. Нельзя оставлять без наказания таких вещей. Но он близок нам и остался близок. О нем в лагере наша ближайшая забота. В лагерь попадает и рабочий, которого приходится сажать за то, что он до крови приревновал жену или в драке зашиб кого. Нельзя этого позволять никому и оставлять без наказания. Но мы обязаны смотреть, чтобы этого рабочего, который впал в беду, не взяли под свое влияние контрреволюционеры, а они сидят здесь по другим делам. Чекистов-коммунистов в лагерях единицы, а управляют они тысячами активных врагов советской власти.

И тогда все сразу переглянулись и вдруг заметили, что спокойно и рассудительно разговаривающий с ними начальник стоит один среди всех заключенных, и это показалось удивительным.

— Так вот, — сказал Берман, — мы поступаем так: рабочих, колхозников, советских работников, осужденных в лагерь, мы сразу берем в оборот и говорим: для вас не закрыты пути досрочного возвращения в свой завод и в свой колхоз, если вы здесь покажете, что работаете преданно и честно, и поможете управляться и перевоспитывать контрреволюционеров.

— Ну-ка, статья тридцать пятая, подымите руки, — вдруг сказал начальник.

Вышло это у него как-то безобидно и дружелюбно. Несколько человек из толпы застенчиво подняли руки.

— Что это за люди? Они до советской власти крали у буржуазии и при советской не бросили воровской профессии, добывают себе хлеб таким же манером. Они не поняли, что теперь линия другая и можно работать по-честному. Среди них есть такие по натуре талантливые и хорошие, что было бы преступным не уделять им должного внимания. Мы их воспитываем и направляем каждый их шаг. Они становятся хорошими людьми. Могу привести пример…

И Берман рассказал о воре Володе Куличенко.

В лагере он стал артистом и культпросветчиком, теперь он в Магнитогорске заместителем заведующего культотдела профсоюза.

— А я буду шофером, — как бы шутя, крикнул кто-то из толпы.