Белорусские мифы

В разных ареалах славянского мира считается, что души детей, умерших до крещения (мертворожденные дети, выкидыши, а также дети, погубленные своими матерями), не знают успокоения на «том» свете. Их наделяют разной степенью демоничности, например, южнославянские нави вредят роженицам и новорожденным. К ним близки польские атмосферные демоны latawce, а также чешские и лужицкие блуждающие огни svetylka. По русским и восточно-белорусским поверьям, из душ некрещеных детей получаются кикиморы, а по белорусским и украинским верованиям — русалки и мавки.

В белорусском (а также в украинском) Полесье у душ некрещеных детей нет специального названия, и они воспринимаются все же не как демоны, а как существа, страдающие от своего «нечистого» статуса, который не позволяет им попасть в загробный мир и обрести покой. Они, как и все души, невидимы и проявляют себя только жалобными криками и плачем.

Поздно женщина шла через кладбище и слышит — на люлечке, на веревочке, как на качелях, качаются и приговаривают: «Люлечка, люлечка, качай нас хорошо. А мы деточки некрещеные, потому нас не принимают крещеные. А мы колышемся в люлечке (с. Присно Ветковского р-на Гомельской обл., 1982 г.).

Наиболее важный показатель «нечистого», пограничного статуса таких детей — архаичные формы их погребения: перекрестки, места под порогом дома, под деревом, на границе кладбища, которое в сельской местности обычно представляло собой или ров, или насыпь, окружавшие кладбищенскую территорию. Эти места символической границы между «тем» и этим светом.

Мифологический образ некрещеных детей формируется вокруг одного центрального мотива: «Некрещеный ребенок просит креста. Услышавший его человек должен его окрестить». Символическое крещение состоит из двух актов: наречения имени (часто называли именами первых людей — Адамом, если мальчик, и Евой, если девочка) и бросания в сторону, где раздается его крик, любого куска материи — можно бросить тряпку, платок, полотенце, оторвать полоску ткани от собственной юбки или рукав своей рубашки. Бросание куска ткани связано с существующим в католической среде обычаем со стороны крестных родителей дарить своему крестнику в день крещения так называемую крыжму (пол. krzyżmo — дословно «крестное») — белое полотно, в которое заворачивают ребенка после крещения. Бросивший кусок ткани в сторону, где раздается крик некрещеного ребенка, воспринимается как крестный родитель, совершивший акт крещения.

^{Крестьянка с ребенком на руках. Ок. 1912.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

Вышла я на улицу, а там сирень у соседа, и под той сиренью так кричит дитя, зовет: «Мама!» — и, как позовет, кажется, что аж… страшно. Лес рядом, ели у нас, луна светит ярко-ярко, и что-то громко-громко зовет: «Мама!» Я уже вышла на центральную улицу, на углу встала, я вышла и говорю: «Как хлопчик, то Адам, а как девочка, то Ева!» — и все. Я слышала про этот обычай от старых людей, что, если дитя плачет, значит, оно некрещеное, ему не дадено имя (с. Стодоличи Лельчицкого р-на Гомельской обл., 1984 г.).

Детей, умерших некрещеными, как и вообще некрещеных людей, нельзя поминать в церкви, поэтому существуют неформальные способы их домашнего поминовения: матери в поминальные дни раздают еду другим детям или приносят ее в церковь, а также жертвуют туда детскую одежду. Женщины, у которых умирали во младенчестве дети, должны соблюдать особые правила поведения, чтобы не навредить им на «том» свете, в частности, не должны есть плоды нового урожая до определенной календарной даты (чаще всего нельзя есть яблоки до Яблочного Спаса, то есть до Преображения Господня), иначе Бог на «том» свете не даст ее детям этих плодов.

КИКИМОРА

Кикиморы происходят из умерших некрещеными детей, погубленных или проклятых своими матерями. Первый компонент в названии кик- связывается с бато-славянским корнем кик/кык/кук и означает горбатость, скрюченность, а второй компонент мора является общеславянским корнем со значением смерти.