Белоснежка, 7 рыцарей и хромой дракон

А в следующую секунду я уже чувствовала ярость. Вот же сволочь аморальная, развратник поганый. В моей ванной комнате мог находиться глазок, за мной подсматривали, иначе не увидели и не испугались бы Ципеса. Следовательно, кто-то мог наблюдать как я умываюсь, снимаю макияж, купаюсь. Я сжала кулаки, еле сдерживаясь, чтобы не разгромить зеркало прямо сейчас.

Со стороны входной двери в комнату все это время все громче стучали. Как же не вовремя.

Кинув последний взгляд на серебристую поверхность, никуда не уходи, извращенец, я скоро вернусь, я резко развернулась и, вернувшись в комнату, плотно прикрыла за собой дверь. Подол еще не снятого вечернего платья чуть не прищемило, пришлось отбрасывать его ногой. Отправив кивком привидение в шкаф, а сама открыла неизвестному, но настойчивому гостю.

Ого.

Не гостю, а гостям.

В коридоре, буравя взглядами друг друга стояли Полунин и Сухоревский. Оба в смокингах и бабочках, не переодевшиеся после конкурса. Руки в карманах, подбородки вперед. Как два петуха на деревенском дворе.

- Я к тебе, Саша, - тихо сквозь зубы сообщил, Артем, так и не отводя глаз от Игоря, - но я подожду, пока ты с ним быстро поговоришь.

- Да я не спешу, - так же сдержанно и напряженно заметил спонсор, - тем более у меня разговор личный.

Бывшие друзья явно еще не урегулировали конфликт, после того как Сухоревский обманул меня по условиям ночного голосования, а Полунин за это потряс его за грудки. 

- А у меня официальный разговор, - повысил голос директор, оттирая конкурента от входа. – Если не спешишь, завтра и поговоришь. Тебе, кстати, на ночное голосование пора, марш отсюда.

- Я… устала, - вклинилась я в перепалку, - может быть все разговоры завтра?

- Сейчас! – рявкнул Артем и, сильно хромая, вломился ко мне в комнату, а потом ловко хлопнул дверью прямо перед носом возмущенного Сухоревского.

- Совсем обнаглели, практически ночью в гости ходят, - пожаловался мне Полунин, хватая за руку и подтаскивая ближе к себе.

Я осторожно кивнула. Учитывая лихорадочно горящие глаза и решительное выражение лица, с Артемом сейчас лучше было не спорить.

- Ты по делу?

- Да, - он выпрямился и торжественно сообщил, - ты великолепна!

- Что?

- Ты великолепна, а еще - умная, веселая, настоящая.

Победно улыбаясь с видом героя, вынесшего из огня красавицу и теперь скромно готового принять на грудь медаль вместе с благодарной спасенной девицей, он попытался обнять меня, прижимая к хрустящей манишке. Я отодвинулась, упираясь в него ладонями.

- Я-то да. А вот ты – упрямый, самовлюбленный эгоист.

Полунин на секунду задумался. Потом хмыкнул, не соглашаясь:

- Уже не самовлюбленный. Я с первой встречи от тебя взгляда отвести не могу, даже дышать рядом с тобой нормально не в силах. Значит…

- Что значит?

Но Артем замолчал. Вот как. Не удивлена. Признаться в любви мужчина категорически не мог, смотрел на меня, будто слова поперек горла встали.

- Если ты теперь не самовлюбленный, то… - напирала я, требуя логического продолжения, чувствуя себя инквизитором на допросе.

Директора ломало.

- Я без ума от тебя, - вывернулся он и попробовал притянуть к себе на расстояние поцелуя.

С одной стороны, уже достижение в виде «почти признания», с другой стороны, выбила я его чуть не силой. Нет, уж. Я сжала зубы, удерживая дистанцию.

Глядя на упирающуюся в жилет ладонь, Полунин выпалил, играя желваками:

- Думаю только о тебе, спать не могу…, - тут он запнулся, понимая, что где-то не дожимает и борясь сам с собой.

- Ладно, твоя взяла, Бузикова. Я ухаживаю за тобой! Ухаживаю два дня, а ты не замечаешь!

От удивления я ослабела. Артем секунду помедлил, не до конца веря в произошедшее, а потом схватил меня в охапку, прижимая к теплому, крепкому телу.

- Моя, - застонал он в губы.

Бархат и шелк. Его объятия были нежны, касания трепетны. Обычно в парней влюбляются, слушая слова, а перестают любить, наблюдая за поступками. С Полуниным же все в полном противоречии, я была очарована его поступками и уничтожена словами. Неправильный, неудобный, рвущий душу мне в клочья возлюбленный.

Он целовал, отмечал губами лицо и шею, словно печати ставил, отстраняясь, выдыхая резко, справляясь с эмоциями и снова склоняясь надо мной как величайшей ценностью.

- Мне больно без тебя, - выдохнул Полунин и запечатал мне, срывая остатки контроля. Я застонала, яростно целуя его в ответ. Наши тела бились, пытаясь распластаться, раствориться друг в друге, мы дышали без воздуха, пристегивая друг друга крючьями души.

Я прикусила зубами его нижнюю губу, а он громко стонал от этого в голос. Он нашел чувствительное местечко прямо за моим ухом, а я рывком расстегнула его накрахмаленную хрустящую манишку, оторвав  при этом пару пуговиц, чтобы добраться до тепла его кожи и положить ладонь прямо на стучащее набатом сердце.

Когда он обхватил ладонями мою грудь прямо поверх тяжелого вечернего платья, проклиная конкурс, дизайнеров и пытаясь порвать ткань, осмысление происходящего дошло до нас обоих.

- Что я творю, - ошарашенно прохрипел Полунин, не забывая поглаживать пальцами подрагивающую нежную кожу, выглядывающую в декольте.