Белоснежка должна умереть

Боденштайн предоставил Пии вести беседу. Его смущало то, что расположение Даниэлы Лаутербах вдруг возымело для него такое значение. Может, причиной тому было ее сердечное тепло и сочувствие, с которым она отнеслась к нему и которое он в своем плачевном душевном состоянии, по-видимому, не совсем адекватно истолковал? Он был не в силах отвести взгляд от ее лица и испытывал нелепое желание, чтобы она ему улыбнулась.

— Он отравился выхлопными газами в собственной машине, — пояснила Пия. — Мы нашли его труп сегодня утром.

— Ларс?.. Боже мой!..

Когда до сознания Даниэлы Лаутербах дошло, какая страшная весть вот-вот должна была обрушиться на ее подругу Кристину, лед в ее глазах мгновенно растаял. На лице застыло выражение растерянности и беспомощности. Но уже через несколько секунд она расправила плечи.

— Я сама ей скажу! — решительно произнесла она. — Так будет лучше. Я позабочусь о ней. Позвоните мне попозже.

Она отвернулась и направилась к подруге, которая все еще, как загипнотизированная, смотрела на горящее здание. Даниэла Лаутербах положила ей руки на плечи и тихо произнесла несколько фраз. Кристина Терлинден издала приглушенный крик и покачнулась, но Даниэла Лаутербах крепко держала ее.

— Пошли, — сказала Пия. — Они тут сами разберутся.

Боденштайн с трудом оторвал взгляд от женщин и пошел вслед за Пией через изуродованный парк. Когда они добрались до машины, к ним подошла женщина, которую Боденштайн не сразу узнал.

— Здравствуйте, фрау Фрёлих! — поприветствовала Пия мачеху Амели. — Как вы себя чувствуете?

— Плохо… — ответила та. Она была бледна, но держала себя в руках. — Я просто хотела спросить фрау Терлинден, что случилось, и тут увидела вашу машину. Есть какие-нибудь новости? Пригодились вам эти картины?

— Какие картины? — удивилась Пия.

Барбара Фрёлих растерянно смотрела то на Пию, то на Боденштайна.

— Ну как же — вчера… вчера приходила ваша коллега… — пролепетала она. — Она… она сказала, что это вы ее прислали. По поводу картин, которые Тис дал Амели…

Пия и Боденштайн переглянулись.

— Мы никого не присылали… — произнесла Пия, наморщив лоб.

Еще одна загадка!

— Но эта женщина сказала… — начала Барбара Фрёлих и растерянно смолкла.

— Вы видели эти картины? — спросил Боденштайн.

— Нет… Она обыскала всю комнату и нашла за комодом маленькую дверцу… И там в нише действительно лежали свернутые в трубку картины. Наверное, Амели их там спрятала… Что там было на этих картинах, я не видела. Эта женщина взяла их с собой. Она хотела мне даже написать расписку…

— А как она выглядела, эта «коллега»? — спросила Пия.

Барбара Фрёлих постепенно начала понимать, что совершила ошибку. Ее плечи обмякли, она прислонилась к крылу машины, прижала к губам кулак. Пия подошла к ней, положила ей руку на плечо.

— Она… У нее было удостоверение сотрудника полиции… — прошептала Барбара Фрёлих, борясь со слезами. — Она была… такая приветливая, так искренне сочувствовала мне… Она… она сказала, что с помощью этих картин вы найдете Амели! А больше меня ничего не интересовало…

— Не переживайте! — попыталась Пия успокоить ее. — Вы можете вспомнить, как выглядела эта женщина?

— Темные короткие волосы… Очки… Стройная… — Она беспомощно пожала плечами. В ее глазах застыл ужас. — Как вы думаете, Амели еще жива?..

— Конечно жива! — заверила ее Пия, не очень-то в это веря. — Мы обязательно найдем ее. Не беспокойтесь.

* * *

— На картинах Тиса изображен настоящий убийца, я в этом уверена! — сказала Пия Боденштайну позже, когда они уже ехали в направлении Нойенхайна. — Он дал их Амели на сохранение, но та совершила ошибку, рассказав кому-то об этом.

— Вот именно… — мрачно отозвался Боденштайн. — И я даже скажу тебе кому — Тобиасу Сарториусу. А он прислал кого-то к Фрёлихам, чтобы забрать эти картины. Скорее всего, он давно уже их уничтожил.

— Тобиасу было бы наплевать на эти картины: он свое уже отсидел! — возразила Пия. — Ему от них ни холодно ни жарко. Нет, это был кто-то другой, кто очень заинтересован в том, чтобы картины никто никогда больше не увидел.

— И кто же это, по-твоему?

Пии было нелегко высказать свое подозрение. Она понимала, что ее первое впечатление от Клаудиуса Терлиндена было очень далеко от его истинной сущности.

— Отец Тиса.

— Вполне возможно, — согласился Боденштайн. — А может быть, кто-то, кого мы вообще не принимаем во внимание, поскольку даже не знаем о его существовании… Здесь поверни налево!

— А куда мы, собственно, едем?

Пия включила сигнал поворота, пропустила встречные машины и повернула налево.

— К Хассе, — ответил Боденштайн. — Он живет на этой улице, последний дом слева, у самого леса.

Когда Пия рассказала ему о звонке Остерманна, он и бровью не повел, а сам, оказывается, сразу же решил прояснить ситуацию. Через несколько минут Пия остановила машину перед домиком с крохотным палисадником, за который Хассе, по его словам, будет платить до своего последнего рабочего дня, до самого выхода на пенсию. Он регулярно с горечью и злостью говорил о нищенской заработной плате государственных служащих.