Белоснежка должна умереть

Она не ждала ответа, но все же мельком взглянула на Тиса. Тот стоял перед мольбертом и сосредоточенно работал. Его картины были, как правило, абстрактны и выдержаны в мрачных тонах — по мнению Амели, не самая подходящая живопись для склонных к депрессии людей. На первый взгляд Тис выглядел совершенно нормально. Если бы не застывшие черты лица, он был бы довольно симпатичным мужчиной с овальным лицом, прямым тонким носом и мягкими, полными губами. Сходство с красавицей матерью было явным. Он унаследовал от нее белокурые волосы и большие голубые глаза под густыми темными бровями. Но больше всего Амели нравились его руки, тонкие, чувствительные руки пианиста, которым не вредила даже работа в саду. Когда он волновался, они вдруг словно начинали какую-то свою особую, самостоятельную жизнь, порхали, как испуганные птицы в клетке. Но сейчас он был совершенно спокоен, как и всегда, когда рисовал.

— Я вот все думаю… — продолжала Амели задумчиво. — Что же он все-таки с ними сделал, с этими девушками? Почему он так и не рассказал этого? Может, тогда бы ему не пришлось сидеть так долго. Странно… Но он мне почему-то нравится. Он совсем не такой, как все остальные мужчины в этой дыре.

Она заложила руки за голову, закрыла глаза и принялась щекотать себе нервы жуткими картинами, которые рисовало ей воображение:

— Может, он их разрубил на куски? Может, даже забетонировал их где-нибудь у себя на участке?

Тис невозмутимо продолжал работать. Он смешал темно-зеленую краску с рубиново-красной, подумал немного и прибавил белил.

Амели перестала качаться.

— А как я тебе больше нравлюсь — с пирсингом или без?

Тис не ответил. Амели осторожно слезла с гамака, подошла к нему, взглянула через его плечо на холст, над которым он трудился уже два часа, и раскрыла рот.

— Bay!.. — произнесла она с восторгом и удивлением. — Круто! Обалдеть…

* * *

Четырнадцать потертых папок с материалами дела, доставленные из архива франкфуртского управления полиции, стояли в ящиках рядом с рабочим столом Пии. В 1997 году в округе Майн-Таунус еще не было собственного отдела по борьбе с тяжкими преступлениями. До полицейской реформы, которая была проведена в федеральной земле Гессен несколько лет назад, убийствами, разбойными нападениями и изнасилованиями занимался франкфуртский отдел К-2. Но изучение содержимого папок пришлось отложить: Николь Энгель назначила на четыре часа одно из своих излюбленных и совершенно бесполезных совещаний.

В помещении было жарко и душно. На повестке дня не стояло никаких остродраматических вопросов, поэтому выражение лиц большинства участников совещания было сонно-скучающим. За окнами уже смеркалось, с серого, обложенного тучами неба с шорохом сыпался дождь.

— Фото преступника сегодня же надо передать в прессу, — говорила криминальрат доктор Николь Энгель. — Кто-нибудь его опознает и сообщит в полицию.

Андреас Хассе, вернувшийся утром на службу бледный и молчаливый, чихнул.

— Зачем ты притащился на работу со своей простудой? — раздраженно сказал сидевший рядом с ним Кай Остерманн. — Хочешь нас тут всех перезаразить?

Хассе промолчал.

— Еще что-нибудь?

Николь Энгель медленно обвела подчиненных пристальным взглядом, но те предусмотрительно избегали зрительного контакта, зная способность начальницы читать по глазам. Ее сейсмографический датчик уже давно зарегистрировал какие-то едва уловимые подземные толчки, и она пыталась определить источник растущего напряжения в коллективе.

— Я запросила дело Тобиаса Сарториуса, — подала голос Пия. — У меня складывается впечатление, что нападение на фрау Крамер непосредственно связано с освобождением ее сына. В Альтенхайне все узнали человека на фотографии, но упорно это отрицают. Они его сознательно покрывают.

— А вы что скажете по этому поводу? — обратилась Николь Энгель к Боденштайну, который все это время сидел с безучастным видом, глядя в пустоту.

— Вполне вероятно, — кивнул тот. — Во всяком случае, реакция на фотографию была странной.

— Хорошо. — Николь Энгель вновь перевела взгляд на Пию. — Просмотрите дело Сарториуса. Только не увлекайтесь. У нас нет времени копаться в давно закрытых делах. Скоро будут готовы результаты экспертизы по скелету, и именно на этом нужно будет сосредоточиться.

— Тобиаса Сарториуса в Альтенхайне все ненавидят, — сказала Пия. — На стене его дома кто-то краской написал: «Здесь живет грязный убийца», а когда мы в субботу приехали туда, чтобы сообщить о происшествии, три женщины, стоявшие перед домом, обзывали Сарториуса и выкрикивали угрозы в его адрес.

— Я хорошо помню этого Сарториуса, — включился Хассе, прокашлявшись. — Хладнокровный убийца. Высокомерный, заносчивый красавчик, который пытался убедить всех в том, что у него были какие-то провалы в памяти. При этом улики были достаточно убедительны. А он все отрицал до последнего момента и так ни в чем и не признался.

— Но он отсидел свой срок, — возразила Пия. — И у него есть право начать новую жизнь. А поведение альтенхайнцев меня удивляет. Почему они лгут? Кого они покрывают?