Белоснежка должна умереть

Они вышли из машины и подошли к двери. Боденштайн нажал на кнопку звонка. Хассе открыл сам. Увидев их, он побелел и обреченно опустил голову. Остерманн попал в точку. Невероятно!

— Можно войти? — сказал Боденштайн.

В темной прихожей с обшарпанным линолеумом на полу пахло уксусом и сигаретным дымом. Где-то гундосило радио. Хассе закрыл дверь на кухню. Он даже не пытался оправдываться, а сразу же все рассказал.

— Меня попросил один друг… — сказал он подавленно. — Я подумал: никакого криминала в этом нет…

— Андреас! Да ты что, спятил?.. Воровать протоколы из дела?..

— Ну я же не знал, что эта макулатура еще может иметь какое-то значение! — вяло оправдывался он. — Я имею в виду — дело же давно закрыто… — Он умолк, поняв всю нелепость сказанного.

— Надеюсь, вам не надо объяснять, что это для вас означает, — произнес Боденштайн. — Я вынужден отстранить вас от работы и начать служебное расследование. Где документы?

Хассе сделал неопределенный жест рукой.

— Я их уничтожил.

— Зачем? — спросила Пия.

Она все еще не могла поверить, что это правда. Неужели он надеялся, что на это не обратят внимания?

— Пия, Сарториус убил двух девушек и пытался свалить все то на одного, то на другого! Даже на своих друзей и на своего учителя! Я лично имел дело с этим типом, я тогда с самого начала участвовал в расследовании. Подонок, хладнокровный мясник! А теперь еще пытается разворошить эту историю и корчит из себя невинность!..

— Чушь! — перебила его Пия. — Это у меня появились сомнения. Тобиас Сарториус не имеет к этому никакого отношения!

— Как зовут друга, который попросил вас об этом одолжении? — спросил Боденштайн.

Хассе ответил не сразу.

— Грегор Лаутербах… — признался он наконец, помявшись, и опустил голову.

* * *

В «Черном коне» некуда было яблоку упасть. Вся деревня собралась здесь после похорон на поминки, но за кофе и бутербродами говорили не столько о Лауре Вагнер, сколько о пожаре у Терлинденов, строили догадки и версии. Михаэль Домбровски был начальником добровольной пожарной команды и руководил тушением пожара. На обратном пути в пожарную часть он велел высадить его у «Черного коня». От него еще пахло дымом.

— Полиция не исключает версию о поджоге, — сообщил он своим друзьям Феликсу Питчу и Йоргу Рихтеру, которые с мрачными лицами сидели за маленьким столиком в углу. — Хотелось бы мне знать, кому понадобилось поджигать эту оранжерею… — Он только теперь обратил внимание на мрачное настроение приятелей. — Чего вы насупились?

— Надо найти Тоби… — ответил Йорг. — И покончить с этим делом раз и навсегда.

Феликс кивнул.

— Что ты хочешь сказать? — недоуменно спросил Михаэль.

— Ты что, не видишь, что здесь опять начинается? Все как тогда! — Йорг Рихтер положил недоеденный бутерброд на тарелку и с отвращением покачал головой. — Еще один раз я этого не вынесу!

— Я тоже, — поддержал его Феликс. — Нам, собственно, ничего другого не остается.

— Вы уверены? — Михаэль мрачно посмотрел на одного, потом на другого. — Вы знаете, что это означает. Для каждого из нас…

Они кивнули. Им не надо было объяснять возможные последствия их плана.

— А что говорит Надя?

— Мы не можем больше считаться с ее мнением, — сказал Йорг и глубоко вдохнул. — Ждать больше нельзя. Иначе случится еще какое-нибудь несчастье.

— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, — поддержал его Феликс.

— Блин!.. — Михаэль потер рукой лицо. — Я не могу! Я… Это же все было черт знает когда! Неужели нельзя просто плюнуть на все и…

Йорг удивленно уставился на него. Потом решительно покачал головой.

— Нет, нельзя. Надя говорила на кладбище, что Тоби сейчас дома. Я поеду к нему и поставлю точку.

— Я с тобой, — сказал Феликс.

Михаэль все медлил, пытаясь найти какую-нибудь возможность оттянуть решение.

— Мне надо потом еще раз заехать на место пожара, — произнес он наконец.

— Успеешь, — сказал Йорг. — Мы там долго не задержимся… Пошли!

* * *

Даниэла Лаутербах, скрестив руки на груди, смотрела на мужа. Ее взгляд выражал презрение, смешанное с удивлением. Когда она вернулась от соседки, он сидел за кухонным столом, бледный, постаревший сразу на несколько лет. Не успела она снять пальто, как он заговорил — об анонимных письмах с угрозами, об имейлах и фотографиях. Его слова, пропитанные горечью, отчаянием, жалостью к себе и страхом, обрушились на нее, как водопад. Она молча, с растущим удивлением слушала его, не перебивая. В конце своих причитаний он высказал просьбу, от которой она на несколько секунд лишилась дара речи.

— Чего ты от меня хочешь? — произнесла она холодно. — Видит бог, я и так тогда сделала для тебя больше, чем следовало.

— Лучше бы ты этого не делала… — глухо откликнулся он.