Белоснежка и семь клонов

– Она решила, что так будет больше соответствовать моему идеалу. Но разве объяснишь женщине, одержимой идеей фикс, что в какой цвет ни выкраси волосы, душу не переделаешь? И насильно мил не будешь… Потом Ангела нашла «соратника по борьбе», вышла за него замуж. Своих детей она иметь не могла, а поскольку работала в родильном отделении, то там брала младенцев на воспитание… Ну а кого уж она из них воспитала… если судить по Магдалене, то педагог она никудышный… Собственно, это не мое дело. Я, наверное, тоже виноват перед Юргеном, что не вложил в него все, что мог бы… Его воспитанием занималась мать, вот и вырос он безвольным… Я женился на его матери, когда мне было под пятьдесят. Если честно – просто пожалел ее, она была матерью-одиночкой и очень нуждалась материально. Она была очень хорошей женщиной, но я не любил ее. И она это знала. Тогда я уже потерял надежду найти когда-нибудь ту, которую никак не мог забыть. После смерти Сталина, когда обстановка в Союзе немного разрядилась, я сумел туда поехать по туристической путевке. За мной кругом таскались кэгэбэшники, но мне было наплевать. Я делал запросы в уральские архивы – поехать туда не мог. Оказалось, что это закрытая для иностранцев зона. Из архивов и адресных бюро приходил неизменный ответ: «Мария Петровна Омельченко, 1922 года рождения, в нашем регионе не проживает и не проживала».

– А вам не приходила мысль, что она могла сменить фамилию? – осторожно поинтересовалась Алина.

– Сменить фамилию? – старик испуганно посмотрел в ее сторону. – Зачем? Нет, этого не может быть! Вы хотите сказать, что она могла выйти замуж? Не могла! Не могла! Скорее я поверю, что она ушла в монастырь… Она не могла так быстро меня забыть!

– Но ведь бывают в жизни обстоятельства, которые вынуждают совершать абсолютно непрогнозируемые поступки. Чтобы сохранить свою честь, репутацию, иногда – и жизнь…

– Не понимаю, к чему вы это говорите? Может, вам известно что-то, чего не знаю я? – щеки старого профессора заалели, чувствовалось, что он не на шутку разволновался.

«Еще не хватало, чтобы его удар хватил из-за меня. Судя по всему, он не подозревал, что совсем рядом с ним находился его родной сын. Может, оно и к лучшему. Перенести такую потерю старику было бы нелегко…»

В кабинет заглянула фрау Петерсен. Взволнованно посмотрев на покрасневшее лицо старика, она спросила:

– Вам нехорошо? Может, примите лекарство, снижающее давление? – и строго посмотрев на Алину, добавила: – Надеюсь, ваши разговоры уже закончены?

Алина с сожалением посмотрела на старика и спросила:

– Могли бы мы с вами еще как-нибудь поговорить?

Старик кивнул:

– Да, да, конечно! Извините, что так получилось. Я с удовольствием говорю по-русски. У меня был собеседник, он работает в доме садовником, но несколько дней он ко мне не заходил… Необыкновенно приятный мужчина. Я просил фрау Петерсен узнать, что случилось, но у нее пока не нашлось времени…

Фрау Петерсен пронзая Алину красноречивыми взглядами, подталкивала ее к выходу.

– До скорой встречи, – уже на пороге кабинета попрощалась Алина со старым профессором, с любовью прижимающим к себе старый альбом с рисунками.

* * *

– В общем, теперь совершенно четко можно сказать, что организатором и духовным вдохновителем акции устранения Дмитрия Коновалова является старуха Ангела Шнее-Вайс. Не знаю, как правосудие относится к обвинениям в адрес преступников в столь преклонном возрасте… – отчитывалась Алина в Комиссариате полиции перед благодарно заглядывающей ей в глаза Юлей Хафер.

– Интересная у бабульки фамилия – белый снег (нем.: шнее – снег, вайс – белый)… Прямо Белоснежка какая-то! – у Юли явно улучшилось настроение – похоже, дело с похищением ребенка и убийством Коновалова можно скоро закрывать.

– Ну да, Белоснежка и семь клонов… – засмеялась Алина.

– Каких клонов? – испуганно переспросила Юля.