Белоснежка и три босса

— Я уже написала заявление, — заявила решительно. Пусть даже не рассчитывает! У меня есть гордость! Никому не позволю так с собой обращаться! А они еще поплачут, о-о-о они ещё пожалеют, что потеряли такого ценного специалиста! Пусть сами теперь варят себе кофе и бьют ёлочные игрушки!

Внезапно на плечо легла горячая твёрдая рука.

— Вижу. Не торопись, остынь, — вопреки обыкновению, Леонид говорил мягко, почти душевно. — Давай разберёмся. Посмотри на меня…

Я подняла голову и застыла, глядя на кончик его носа.

— Посмотри мне в глаза, — попросил босс и, когда я выполнила просьбу, продолжил: — Во-первых, запоминай: никто не имеет права заставлять тебя работать в неурочное время без моего согласия. Во-вторых, если уж такое случилось, ты должна была первым делом обо всём рассказать мне…

Выдержать этот магнетический взгляд оказалось невозможно — столько в нём оказалось власти и непоколебимости. Вот это энергетика! Я, как провинившаяся школьница, сначала опустила глаза в пол, а потом уставилась в окно: серый мрачный день, совсем как моё настроение. Мелкий дождь — плакало питерское небо, а вместе с ним и моя душа.

— И в-третьих, давай дадим Стефану ещё один шанс, — заговорил генеральный после небольшой паузы. — Скажем, месяц на исправление. Под мою ответственность.

Всё ещё пытаясь противиться его магнетическому воздействию, я медленно покачала головой.

— Вряд ли, решение уже принято.

— Не торопись с ответом. Зайди ко мне через полчасика. Поговорим в спокойной обстановке. А это своё заявление убери пока в стол.

***

Одна чашка кофе сменилась другой. Следовало привести мысли в порядок, а не бросаться из крайности в крайность. То мне хотелось бежать из офиса как можно скорее, то я не могла дождаться разговора тет-а-тет с генеральным. Чувствовалось, что он хочет сказать нечто важное… иначе бы не позвал.

Леонид, возможно, прав, надо было обратиться к нему, но я же не из тех, кто сразу бежит жаловаться…

…Когда прошло полчаса, у братьев закончилось совещание, а у меня все конфеты, генеральный распахнул дверь:

— Проходи.

Глядя прямо перед собой, я вошла и уселась в предложенное кресло.

— Даже не знаю, с чего начать, — начал шеф, располагаясь напротив. — Но попробую. Кир сказал, что ты росла без матери с бабушкой. Значит, должна меня понять…

Да, похоже, разговор предстоял серьёзный…

— …Как старший брат я чувствую себя виновным в том, что случилось со Стёпой, — начал издалека генеральный. — Видишь ли… — он тяжело оперся о стол, сцепив пальцы в замок, — я перед ним в долгу. Наши родители погибли, когда мне было четырнадцать, Стёпе на тот момент только исполнилось десять, и около семи было мелкому…

Я сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и, не шевелясь, слушала откровения начальника. Из рассказа получалось, что Леонида с Киром воспитывали родители отца. Причем дедушка — отставной военный — держал пацанов в строгости и муштровал с утра до вечера, что пошло им только на пользу. А Стефана забрала к себе сестра матери, одинокая состоятельная дама, которая избаловала его до невозможности. Он не знал отказа ни в чём. Дом — полная чаша, мальчик жил как в сказке.

Когда парни выросли и встретились через десять лет, Леонид с Киром не узнали среднего брата. Это был самовлюбленный эгоист, которого интересовали только женщины, деньги и развлечения.

Босс говорил и говорил, а я смотрела на него, не отрываясь, и понимала, что мне в нём нравится всё: тёмно-синий костюм, то, как он идеально сидит, волнующий неповторимый тембр, низкий с хрипотцой, как подрагивает его верхняя губа, когда мужчина волнуется…

Вот только влюбиться не хватало для полного счастья!

— …И вот результат, Вероника, — генеральный провёл рукой по волосам, глядя куда-то мимо меня. — Уже больше десяти лет я пытаюсь достучаться, увидеть в нём человека. Бесполезно… Иногда мне кажется… — он на мгновение замолчал, а потом явно через силу продолжил: — Кажется, что и не во что там смотреть.

— Вы вините во всём себя, Леонид Борисович, это неправильно! — с жаром воскликнула я.

— А кого мне ещё винить? Я не должен был позволить разлучить нас, понимаешь? Мне было четырнадцать, почти взрослый парень, я же всё понимал. Уж лучше бы в детский дом, но все вместе…

Я нервно сжала пальцы. Видно было, что этот разговор напрягал его — на скулах мужчины играли желваки, губы сжались в тонкую прямую линию.

— …Честно говоря, я в шоке от поступка Стёпы. Вдвойне, потому что несу за него ответственность. Похоже, это мой крест. Я не могу заставить тебя изменить решение, лишь хочу попросить не торопиться с увольнением.

Твою ж матрёшку, вот что за жизнь такая? Одному плевать на всё, живёт в своё удовольствие, развлекается на полную катушку, а другой должен пожизненно нести тяжёлую ношу…

Глядя на взволнованное лицо генерального, я заметила, как потемнели его ярко-синие глаза. В них было столько боли, что я окончательно убедилась — уйти не смогу. И в своём воображении уже мысленно представляла, как мы с Леонидом вместе тащим по извилистым тропам этот неподъёмный груз. А груз изворачивается, обзывается и зовёт маму.