Белосток — Москва

Позднее наши профессора честно пытались устроить меня хоть куда-нибудь на работу (на нашем факультете не было распределения, как на других факультетах и как вообще почти во всех вузах страны, выпускник получал так называемый свободный диплом и сам подыскивал себе место). Увы, безрезультатно. Время от времени мне звонили тот же Радциг, профессор Попов, профессор по римской литературе Пиотровский. Говорили, что там-то нужен преподаватель латыни, переводчик с английского или французского, библиотекарь и они меня туда рекомендовали. Я шла по указанному адресу, меня приветливо встречали, расспрашивали о моих квалификациях, обещали работу. После чего я заполняла анкету и вместе с заявлением и резолюцией начальника соответствующего отдела сдавала ее в отдел кадров. Ну а через несколько дней, когда я приходила за ответом, мне говорили, что произошло недоразумение, обещанное мне место не освободилось, никаких вакансий нету. Я была в отчаянии, тем более что в это же время и, разумеется, по этим же причинам уволили с работы мою маму. Мы были теперь вчетвером на иждивении Бориса, а в СССР не только тогда, в трудное послевоенное время, но вообще никогда человек не был в состоянии один содержать семью.

Работу старались мне найти, конечно же, и все наши друзья. И вот однажды, уже в 1949 году, зашел приятель и сказал, что у него для меня отличная идея. Я ведь закончила гимназию с преподаванием на иврите, а он узнал, что Еврейскому антифашистскому комитету позарез нужен референт со знанием иврита. Они ищут уже давно, но оказалось, что в Москве никто этого языка не знает. Еврейский антифашистский комитет был создан во время войны. Во главе его стоял знаменитый актер, художественный руководитель еврейского театра в Москве Соломон Михоэлс. Кроме него в состав комитета входили многие известные еврейские писатели, актеры, художники. Главным предметом его деятельности был сбор средств среди евреев разных стран для борьбы с фашизмом. Конечно же, я отправилась туда в тот же день. Меня встретили с распростертыми объятиями, и после краткого экзамена (я перевела с листа статью из израильской газеты) ответственный секретарь заявил, что берет меня на работу. Я, как обычно, заполнила анкету, написала заявление, на которое секретарь тут же наложил резолюцию (никаких отделов кадров там не было), мне назначили приличную зарплату и велели в ближайший понедельник (дело было не то в среду, не то в четверг) к десяти утра явиться в комитет и приступить к исполнению своих обязанностей. Моей радости не было предела. Вся семья тоже была счастлива. Подруги и друзья, которым я тут же сообщила о своей удаче, радовались вместе со мной и от души меня поздравляли. Я едва дождалась понедельника и чуть ли не в половине десятого пришла на улицу Кропоткина (теперь Пречистенку). Каковы были мое изумление и ужас, когда я увидела опечатанную дверь в комитет и солдата с ружьем, охраняющего вход. Оказалось, что накануне комитет был распущен, а все его члены очутились в тюрьме. Все, кроме Михоэлса, который за несколько месяцев до этого, будучи в служебной командировке в Минске, погиб, по тогдашней официальной версии, под колесами автомобиля. Я пишу «по тогдашней официальной версии», потому что спустя годы, когда мы начали узнавать правду, выяснилось, что его в Минске убили по указанию властей. Таким образом, моя карьера ивритского референта закончилась, не успев начаться.

И все же у этой истории было продолжение, правда, тоже окончившееся довольно быстро. Прошло несколько недель, в течение которых я по-прежнему безуспешно металась в поисках работы, как вдруг дома зазвонил телефон. Незнакомый мужской голос, удостоверившись, что он разговаривает именно с Эстер Яковлевной Гессен, велел мне явиться назавтра к одиннадцати часам утра в МВД на площадь Дзержинского (сегодня Лубянка; я указываю сегодняшние названия, так как после крушения советской власти почти всем улицам в центре Москвы вернули старые названия. А МВД — это бывший НКВД, поскольку в 1946 году народные комиссариаты переименовали в министерства, и Народный комиссариат внутренних дел стал Министерством тех же дел, отдельного ведомства по делам безопасности тогда еще не существовало, и центральным органом госбезопасности был сначала НКВД, а затем МВД) к капитану Ивановой, имея с собой паспорт. Мой собеседник спросил, все ли мне понятно, и, получив утвердительный ответ, повесил трубку, а я чуть не упала в обморок прямо в передней, у телефона. Ведь аресты среди евреев не только продолжались, но становились все чаще, и я не сомневалась, что меньше чем через сутки окажусь в тюрьме. Точно так же думали Борис, мама, свекор со свекровью, словом, вся семья. Они, правда, пытались меня успокоить, но видно было, что сами не верят тому, что говорят.