Belov.indd

До последних секунд в этом валидольном поединке не было ясно ничего. И до последних секунд сборная СССР, наблюдавшая за игрой, то оживала, то умирала, умоляя Бога сжалиться над бестолковыми хозяевами Олимпиады, отдавшими свою судьбу в посторонние руки. Но Бог противится гордым. В частности, тем, кто за несколько месяцев до начала сложнейшего турнира вписывает себя в первую строчку незаполненной итоговой таблицы и перестает тренироваться, как положено.

Югославы не хотели повторной встречи с нами в финале Игр. Как бы плохо мы ни были готовы, мы для них оставались самыми опасными соперниками. И мы действительно могли преобразиться в финальной игре, лечь костьми и обыграть их. Поэтому сами «юги» бились против бразильцев насмерть. И выиграли с перевесом в одно очко. Вот теперь все точно было кончено.

Наше фиаско было громом среди ясного неба. Было ощущение, что вся Москва, вся страна были потрясены таким невероятным, нелепым исходом нашего выступления.

В финале югославы сделали свое дело — обыграв сильную, как никогда, итальянскую сборную, возглавляемую легендарным Дино Менегином, 86:77, они впервые в своей истории стали олимпийскими чемпионами. Итальянцы также добились феноменального результата, лучшего за всю их олимпийскую историю.

Наша победа в матче за бронзу над Испанией 117:94 никого уже не интересовала. Ни включение меня в символическую пятерку лучших игроков вместе с Далипагичем, Кичановичем, Менегином и Шмидтом, ни безоговорочное превосходство над всеми соперницами нашей женской сборной, ни итоговые 80 золотых наград СССР не могли улучшить мое похоронное настроение ни на йоту. Мы свою Олимпиаду с треском проиграли. Прости нас, страна.

Глава 21 В НОВОМ КАЧЕСТВЕ

Прощай, оружие

Основной причиной моего ухода из спорта после московской Олимпиады была потеря мотивации. Пропал или существенно ослабился тот драйв, который всегда был двигателем моей спортивной карьеры. Я достиг всего в советском баскетболе, нужна была новизна. Если вплоть до сезона 80-го у меня была цель сыграть на домашней Олимпиаде, то на сезон 81-го я такой цели для себя не видел.

В 30 лет дополнительной мотивацией было стремление доказать самому себе и окружающим, что я способен выйти за рамки существовавшей системы советского спорта, выбрасывавшей атлета из спорта высоких достижений, как правило, не позднее 28-30-летнего рубежа. «Почему я должен заканчивать, если этого хочу не я, а кто-то посторонний?» — этот вопрос на несколько лет стал моим главным раздражителем, с тех пор, как вокруг меня начались предсказуемые разговоры о скором переходе на заслуженный отдых, и пока все вокруг не свыклись с мыслью, что я, несмотря на пройденную 30-летнюю отметку, по-прежнему один из лидеров ЦСКА и сборной. Теперь этой мотивации не было.

Конечно, стимулом могла быть еще одна победа на Олимпиаде. Если бы я еще до Игр не настроился всерьез уходить сразу после Москвы, где после объявления американского бойкота с высокой долей вероятности прогнозировалась наша победа, и если бы действительно не сделал это немедленно, а затянул принятие решения на месяц-другой. Не исключаю, что неутоленная страсть к олимпийскому золоту, обидно упущенному на домашних Играх, сыграла бы, возможно, свою роль, и я бы остался. Может, перешел бы из ЦСКА в другую команду.

Впрочем, вполне вероятно, что играть до 40 в сборной мне просто бы не дали, слишком радикально это выпадало из общей государственной политики в спорте. К тому же я оказался провидцем — как предстояло понять в 1984-м, при любом, самом благоприятном раскладе, олимпийский Лос-Анджелес был для меня недосягаем.

Несостоявшееся путешествие

Не скрою, я с удовольствием уехал бы поиграть за границу. Разумеется, свободные перемещения по миру и выступления за любые клубы по профессиональным контрактам были тогда для советских спортсменов невозможны. Однако отдельные примеры отъезда ветеранов за границу, в основном в социалистические и нейтральные страны, бывали. Например, в начале 80-х первым из советских футболистов отыграл несколько лет за венский «Рапид» зенитовец Зинченко.

Наиболее вероятной возможностью поработать за границей была командировка в рамках «сотрудничества дружественных армий», допустим, в белградский «Партизан», так же, как и ЦСКА, «армейскую» команду. Я мог выступать в качестве играющего тренера, выходящего на площадку, допустим, только в еврокубках. Мне это было бы интересно. К сожалению, руководство ЦСКА эту идею немедленно и наглухо «зарубило». На некоторое время возник и недолго просуществовал откровенно фантастический вариант с контрактом в Бразилии, однако, узнав о нем, функционеры и вовсе замахали руками: «Профессиональный контракт? В стране с фашистским правительством?!? Ты что, совсем рехнулся?.. »

Увольняться из армии, рвать контакты со своей страной, убегать из гостиницы в заграничной поездке или искать убежища в американском посольстве я не был готов и не собирался. Так закончилась, не начавшись, моя заграничная карьера.