Бельский: Опричник

Важней всего, со смертью соперника легче станет Дмитрию бороться за престол. Федор, сын Годунова, далеко не отец, хотя тот изо всех сил старался сотворить из сына себе подобного, но ничего у него не получилось. Не жестокосердный Федор и не коварный. Видимо, в мать пошел.

На правах возвращенного к своей должности Богдан направил стопы к тайному дьяку, готовя ему упрек.

— Что же это ты? Ни одной отписки в Белый не прислал?

— Не обессудь, оружничий. Царь-государь оттеснил законный сыск своим сыском, какой ни в какие ворота не влезет. Похлеще покойного Грозного, мир праху его, ломит. Не казнит, правда, зато измором давит, ядами травит. За мной в два глаза глядел. Точнее будет — в четыре. Сам он и Семен Годунов, ставший царской ищейкой.

— Оправдания всегда найдутся. Только я должен отстранить тебя от должности, поскольку сыск бездельничал и бездельничает.

— Воля твоя, оружничий. Только не сидел я сложивши руки, а труса спраздновал.

— Скорее махнул на меня рукой, как на пропащего. Мол, не воротится больше в Кремль, что с ним, опальным, якшаться?

— И это было. Каюсь. Но если забудешь грех мой, пригожусь еще я тебе не единожды.

— Ладно. На первый раз оставлю без внимания. Выкладывай все, без утайки.

— О Хлопке, наверное, в первую голову хочешь знать?

Не сказал — об изменнике, и это насторожило Бельского: знает или догадывается о правде?

— Обо всем хочу знать. Но можешь начать с бывшего моего воеводы, мне изменившего коварно.

Хитринка сверкнула в серых, почти бесцветных глазах тайного дьяка и тут же потухла, но оружничий уловил эту мимолетную искорку.

«Бестия! Все знает!»

— Стан его в Озерках. Верстах в двадцати пяти от Звенигорода, если держаться на Истру. За болотами. Предатель у него завелся. Годунов готовит охоту загонов. До тысячи стрельцов. На сей раз не только пеших, но и конных. День выхода стрельцов определен: ровно через две недели.

Много еще интересного и полезного рассказал тайный дьяк своему начальнику, тот слушал его со вниманием, но мысли невольно кружились вокруг одного — как спасти Хлопка? А спасать его нужно во что бы то ни стало.

В тот же вечер Богдан снарядил под видом убогих богомольцев двух верных слуг, чтобы шли они к Хлопку разными дорогами. Велел передать верному другу о готовящемся окружении Озерков и совет распустить за оставшиеся две недели весь отряд, самому же укрыться в Приозерной усадьбе. Туда же по одному или попарно пусть просачиваются и боевые холопы.

Бельский ждал ответа через неделю и дождался. Но он оказался не таким, на какой рассчитывал Богдан: запылали терема Семена Годунова в усадьбе близ Коломенского, затем еще и еще. Только царских сторонников. Да так стремительны были налеты, будто ратники-повстанцы Хлопка перелетали от усадьбы к усадьбе по воздуху с помощью могучих крыльев.

Нет, не крылья имели повстанцы могучие, а дух. В каждой усадьбе они меняли коней, сами же не ведали усталости.

А получилось все так: когда Хлопко, не называя имени Бельского, объявил о полученных сведениях от опекающего их высшего чиновника Государева Двора о готовящемся окружении и о совете того чиновника за оставшиеся дни рассеяться по областям русским, в ответ услышал:

— Мы не свершили своей главной мести!

Это заявил ближний слуга Федора Романова, и гул одобрения поддержал его — все боевые холопы бояр и князей, с которыми коварно расправился Годунов, примкнули в свое время к отряду Хлопка, увеличив его более чем вдвое, теперь заявили свою волю: не разбегаться, а начать более решительно и целенаправленно действовать.

— Мы не зайцы, чтобы прятаться под лапами елей.

— Да, мы погибнем. Но не здесь, в Озерках, обложенные как дикие волки, а в открытой сече, но прежде пошерстим подручных Годунова, а затем пойдем на Москву. Смотришь, и самого изверга достанем!

— Веди нас, Хлопко! Иль ты в бега желаешь? В кусты?

— Нет. Я не оставлю вас, хотя мне очень важно остаться живым. Не ради себя. Одно скажу: каждый волен в своей судьбе. Кто имеет желание покинуть стан, пусть идет своей дорогой. Мы не осудим.

Ни одного не нашлось, кто бы покинул отряд.

О предателе среди них Хлопко промолчал. Не оттого, что забыл. Осознанно. Боясь той всеобщей подозрительности, какая хочешь или нет, а возникнет и разрушит истинное единство отряда, снизит боевой дух. Но сам он понимал, что совсем скоро сказанное здесь о мести прислужникам Годунова, а затем и о налете на Москву станет известно Кремлю, поэтому действовать нужно быстро и решительно.

В Москву, конечно, не пропустят отряд, устроят засаду, ну а погулять по поместьям и вотчинам можно успеть.

— Тогда так, други мои ратные, через час — в седла. Идем на Семена Годунова.