Бельский: Опричник

— Главный город гяуров, мой повелитель, ляжет под копыта вашего иноходца с очень малыми потерями, если вы пошлете две или три сртни сильноруких джигитов с огненными стрелами. Вам, мой хан, останется только смотреть из царского охотничьего дворца в Воробьеве, как гибнут в огне непослушные ваши рабы. Тогда, светлый хан, вы сможете послать многие тысячи карать огнем гяуров вправо и влево. Вокруг Москвы много богатых селений и городов. Особенно, говорят, Сергиев Посад, где собраны великие богатства всех русских церквей.

— Ты дал мне разумный совет.

Москва вскоре загорелась. Огненное зелье, в изобилии приготовленное для обороны города, начало взрываться, усиливая пожар, народ и ратники кинулись спасаться в Яузе, в Москве-реке, давили друг друга, а вскоре запрудили их своими телами. А крымцы в это время грабили Подмосковье, не встречая никакого сопротивления. Только потери: дороге, по которой спешил к Москве Воротынский, они попали в засады и погибли.

Не смогли враги прорваться и на дорогу к Лавре. Князь Владимир Воротынский и воевода Татев, оборонявшие участок на Таганском лугу против Крутил, попятились от наседающего на них тумена, но соединившись с опричниками, остановились намертво. И не только оборонялись под защитой Гуляй-города, но и наносили великий урон крымцам, смелыми вылазками охлаждая их пыл.

Вполне возможно, недруги, получив подмогу, одолели бы сводную земско-опричную рать, но вдруг, вроде бы без всякой на то причины, враги отступили. И что удивительно, не тайно, ночью, а средь бела дня.

Богдан Бельский предлагает:

— Идем вдогон! Посечем изрядно!

— Нет! — сразу же возразил опричный тысяцкий. — Предвижу обман. Выманят из Гуляй-города, как было с киевской княжеской дружиной при первом налете монголов, и посекут безжалостно. Путь на Лавру откроется, а там — государь наш.

Они не знали, что Грозный уже давно в Вологде, не знали и о повелении Девлет-Гирея, вновь по совету того же Дивей-мурзы, спешно уходить всем туменам за Оку в Поле, чтобы сохранить силы для следующего похода, более подготовленного для окончательного покорения Руси, с установлением столицы возрожденной Золотой Орды в Москве. Задача этого налета выполнена полностью, урок гяурам преподан, далее развивать успех без стенобитных орудий не имело смысла, да и невозможно. Вот, по незнанию своему, никто не посмел возразить тысяцкому, ибо слова его прозвучали весомо, и противиться им опасно — могут последовать обвинения в крамоле. Не посмели воеводы проявить инициативу.

А вот князь Михаил Воротынский начал действовать на свой страх и риск. Когда перестали встречаться ему крымские разбойные отряды, он понял, что враги, испугавшись чего-то, уходят в свое логово, и он повернул сводный полк на Боровск, надеясь вклиниться в ряды отступавших и, воспользовавшись паникой, посечь изрядное число крымцев. Если же это сделать не удастся, то хотя бы отбить у разбойников какую-то часть обоза и освободить угоняемых в рабство.

Немногое удалось князю Михаилу Воротынскому, ибо его маневр оказался все же запоздалым. Сводный полк посек лишь сотни две неприятелей, которые гнали по старой Калужской дороге до пары тысяч плененных в рабство, разгромил еще пару замыкающих отрядов и, вырвавшись к одной из переправ, навел там панику, но не долгую, ибо вынужден был спешно отступить, чтобы не оказаться в плотном кольце.

Затаившись в лесу, Воротынский неожиданными вылазками клевал переправлявшихся крымцев, но на большее у него просто не хватало сил. Он ждал, надеялся, что вот-вот из Москвы подойдут полки Окской рати и тогда можно будет, добив не успевших еще переправиться ворогов, догонять отступавших, отбивая у них обозы; но миновал день, миновал второй, тумены крымские заканчивали переправу, о русской же рати ни слуху ни духу.

Очередная вылазка перед тем, как выполняя приказ главного воеводы князя Ивана Бельского, идти на Москву удачная, как и все прежние. Более того, захвачена большая группа крымцев в нарядных одеждах, стало быть, не простых воинов.

Воевода, возглавлявший вылазку, докладывает князю Воротынскому:

— Бают, послы, дескать. Вот этот за главного себя выдает, — ткнул воевода рукоятью нагайки чуть ли не в брезгливо-надменную морду узкоглазого татарина, который и впрямь отличался от других более дорогими доспехами и богатым убранством прекрасной стати коня.

Надменный враг в новгородской кольчуге, украшенной на груди позолоченной чешуей, глядел на князя Воротынского вызывающе, хотя в его взгляде угадывался тщательно скрываемый страх. И не без основания: сейчас русский воевода потребует письмо ханское к князю Ивану (он сам, нойон, так бы и поступил) и, прочтя его, тут же в гневе повелит порубить все посольство.

Вообще-то, так и следовало бы поступить князю Михаилу Воротынскому, тем более, что это посоветовал даже Фрол Фролов:

— Раскинь умом, князь. Поруби спесивцев. Никакие они не послы, но лазутчики, оставленные наблюдать за нашей ратью.