Бельский: Опричник

Смеркалось. Богдан целую неделю не покидавший дома из-за недуга, крепко подкосившего его здоровье, испив снадобье, присланное из Кремля по указанию самого царя, собрался было почивать, как вдруг в опочивальню вошел его ближний слуга.

— Боярин, тебя кличет спешно Малюта.

Боярин — привычно звучит. Лести ради слуги его так величают, и он не противится, а вот с приглашением, странное.

«Вчера наведывался. Спокоен был. Уверенный в себе. Чего это вдруг? Знает и о хворобе моей. Мог бы и сам, если что стряслось…»

Меж тем приказывает постельничему:

— Вели нести одежду на выезд. Да пусть запрягут пролетку. Верхом недужен я еще. Полость медвежью не забыли бы положить. Не зима на дворе, но хворому остудиться вполне можно.

Ехать всего ничего, но слуги укутали барина своего основательно, чтоб не дай Бог не продуло бы его, не усилился бы недуг. Кучер тоже не гикнул на тройку, чтоб понеслась она лихо — не нужен барину встречный ветер. Когда же въехал во двор Малюты, не остановил пролетку на обычном для экипажей месте, а подкатил вплотную к переднему крыльцу под самый под навес.

Племянника ждали. И хотя он был здесь частым гостем и хорошо знал дом, ему услужливо подсказали:

— В дальней комнате они.

Почему «они» и почему в дальней, крохотной, можно сказать. Он, Бельский, был в ней всего пару раз — копия царской комнаты для тайных бесед. Выходит, серьезный на этот раз ждет его разговор. Тайный, ибо подальше от слуг. И все же, почему — «они»? И сколько их?

Всего один гость. Борис Годунов. Зять Малюты. Муж Марии, двоюродной сестры Богдана.

Впорхнула в душу ревность, а с ней и неприязнь. Конечно, знал Богдан, что дядя подтягивает к трону и своего зятя Бориса, и тот уже был дружкой на свадьбе Ивана Васильевича с Марфой Собакиной. Такой почет не часто достается даже князьям именитым, боярством очиненным. И то сказать, великолепен юный Борис, одарен природой щедро. Что осанка, что вид сановитый, что манера держаться — явно он нравился царю. Даже несмотря на то, что, как поговаривали, он всегда увиливает от участия как в оргиях, так и в кровавых расправах.

Должно бы, не нравится царю Грозному, но надо же — вроде бы не замечает ничего. Значит, лестью берет да хитростью.

Даже Малюта однажды высказался о нем откровенно:

— Далеко пойдет. Ты с ним, племяш, ухо востро держи. Лишний раз рта не открывай.

И вдруг они вместе. Наверняка, чтобы говорить друг с другом при полном доверии и совершенно откровенно. Что же изменилось?

— Вот и слава Богу, — заговорил Малюта Скуратов, указывая племяннику на лавку с мягким полавочником. — Не время, племяш, хворать. Царя-батюшку снова блажь одолела.

Вот это — да. Даже не та скрытая усмешка, какая однажды сорвалась с дядиных уст, а прямая крамола. Значит, не опасается он своего зятя.

«А меня предупреждал рта не раскрывать лишний раз».

Просек Малюта, о чем мысли племянника, и успокоил его:

— Сегодня не коситься нужно нам друг на друга, а плечи подставив, сообща идти к единой цели. Цель же — готовиться к самому худшему.

Помолчал немного, собираясь с мыслью, и продолжил с грустным вздохом.

— Письмо царское Василию Грязнову мне дали почитать. Вы ведаете, что израненный, пленен он Девлеткой. Слишком увлекся преследованием за Окой, вот и оказался в руках татарских. Девлетка предложил обменять Грязнова на Дивей-мурзу. Василий Грязнов от себя прислал просьбу уважить Девлетки. И что ответил Иван Васильевич, царь наш? Ишь, мол, чего захотел: кто Дивей-мурза и кто ты? Не забывай, мол, кто отец твой и дед. Дивей-мурза из знатных, а тебе чего, дескать, в знатные нос совать. Ты, дескать, низкий раб, гож лишь скоморошествовать на наших пирах. Так и назвал: низкий раб.

Вновь молчание. На сей раз довольно долгое. Снова вздох.

— Ни ты, Богдан, ни ты, Борис, не из первых княжеских родов. Стало быть — рабы. Низкие. Я тоже не из первых среди Бельских, хотя и очинен в думные бояре. Вас же выше окольничьих не жалует. Скажете, наступит, мол, и ваше время. Может быть. Но вот в чем загвоздка: завтра же Боярской Думе царь намерен объявить о конце опричнины. Не станет больше отдельно опричнины, отдельно — земщины — Русь снова станет единой. Не мне судить, хорошо или плохо это для Руси, а для нас — худо. Очень даже худо. Не при деле мы окажемся. Если даже минуем опалы. Пока я знаю, кого опалит Иван: иерарха Филиппа, епископа Рязанского Филофея, дьяка Стефана Кабылина и еще нескольких видных опричников. Казней не предвидится. Всех ждет лишь ссылка. Удалить собирается царь большинство из тех, кто был спутником его по опричнине, от руки своей. И кто из вас скажет, что и с нами подобное со временем не случится. Тем более, что опричные полки, где у нас есть какая-никакая опора, заменяются стрелецкими полками. Даже при себе Грозный создает царев стрелецкий полк. Вот я и позвал вас, чтобы сообща решить, станем ли ждать рока, будем ли сами о себе иметь думку и действовать согласно этой думки?

Не успел еще Богдан в полной мере оценить услышанное, как Борис заговорил уверенно, как о давно выношенном: