Белые дюны

Лариса. Я у него — первая и единственная жена… если не считать… о чем это я? Да. Я была совсем молода. И с замиранием сердца дожидалась той роли… что позволит мне раскрыть себя полностью, показать, на что я способна… Я долго дожидалась. Переиграла в театре всякую муру и все ждала, ждала… И дождалась. Меня пригласили на киностудию и предложили сыграть главную роль в фильме… по французской классике. Не роль, а мечта. Такое у актрисы случается раз в жизни. Это ее звездный час. Все, казалось бы, шло прекрасно. Режиссер после первых репетиций — без ума от меня. Группа ухаживает за мной, как за хрупкой вазой. Муж и то… изменил свое отношение ко мне. Я стала ловить на себе его взгляд… удивленный и почтительный. Но… и тут вмешалось это сакраментальное «но »… Я ждала ребенка. Была на пятом месяце. Когда это открылось, режиссера чуть не разбил инсульт. Что делать? Все кругом стали настаивать на аборте. Такой шанс! Как его упустить? Надо быть полной дурой. А детей можно наделать еще кучу. Вся жизнь впереди. И какая жизнь! В славе, почете. И столько еще прекрасных ролей… после первого триумфа. Я легла под нож. Я убила своего ребенка. И, как оказалось, единственного мне на роду написанного. А пока я цеплялась за жизнь в больнице, картину закрыли. С тех пор у меня нет ни детей, ни ролей. Пробавляюсь в театре на амплуа снегурочки и зайчиков на новогодних елках… И озвучиваю других, более везучих актрис в кино, которым бог не дал голосовых связок, как у меня. Да и таланта тоже.

Врач. Милая вы моя… пациентка. Вам необходимо лечение электросном не меньше, чем вашему мужу.

42. Интерьер. Кабинет врача. День.

Олег пробуждается после сеанса электросна. Медсестра освобождает его голову от электропроводов. Он умиротворенно улыбается жене и доктору. Энергично встает, надевает плащ. Лариса ложится на его место, медсестра закрепляет на ее голове электроды.

Олег. Ну, я пошел. Меня ждут. Спасибо, доктор. А тебе, Лариса, приятных снов. Мой оборвался на самом интересном месте. Я вхожу в дом и встречаю у нас в спальне чужого мужчину. А что было дальше, ты доглядишь во сне.

Медсестра включает аппарат. Замигали красные и зеленые огоньки. Доктор пододвинул стул и сел рядом с Ларисой, взял ее за руку. Она с облегчением закрыла глаза.

Лариса. Доктор, почему в ваших глазах такая вечная печаль?

Врач. У евреев это называется мировой скорбью. Наш национальный взгляд на жизнь. А вас не интересует, почему я такой коротышка? Недомерок?

Лариса. Такой вопрос был бы бестактным.

Врач. Но я вам на него отвечу. И тогда станет ясно, почему в моих глазах поселилась печаль, которую даже большой дозой алкоголя никак не изгнать. Родился я не совсем обычно. В гетто. В разгар войны. Моя мать родила меня накануне массового расстрела, в который попала и она. И я остался один. Меня не раздавил сапог палача. Мать успела передать меня в свертке за проволоку, и меня подобрали, спрятали в диване добрые люди. Я не умел говорить. Я не знал ни одного языка. И долго-долго рос в темноте, придавленный диваном, а когда на него садились и он оседал, я начинал задыхаться и плакать. И тогда меня били. Чтоб молчал, если хочу выжить. И я перестал расти. А уж потом наверстывать было поздно. Ну, спите, спите. А то я своей болтовней…

43. Экстерьер. Берег моря. День.

На полупустынном пляже работает съемочная группа. Ассистенты оттирают праздных зевак от места съемки, чтоб ненароком не попали в объектив. Готовится сцена купания нагой героини в море. Актриса стоит под обрывом, прикрытая распахнутым халатиком, за которым заботливо прячет ее от любопытных глаз дама из киногруппы. Актриса раздевается догола, недовольно и капризно морща носик.

Актриса. Яне полезу в воду. Она чересчур холодная.

Дама. Что вы, милочка, отнюдь! Прямо наоборот. Как кипяченое молочко!

Актриса. Вот увидите, вы меня застудите, и я слягу…-и сорву дальнейшие съемки.

Дама. Типун вам на язык, дорогая. Об этом .не может быть и речи. Уходят последние съемочные дни.

Актриса. И потом… мне стыдно. Тут много посторонних.

Дама. Ну, это не проблема. Мы их уберем, чтоб и духу постороннего не было.

Невдалеке от берега с двух лодок пускают из шашек дым, понемногу заволакивая море сизым туманом, необходимым для съемок. «Туман» наползает на берег.

Олег, дремавший на солнышке в шезлонге, поперхнулся и закашлялся от дыма.

Мимо него провели к кромке воды упирающуюся актрису. Камера на рельсах катит ей вслед. Режиссер жестом фокусника сорвал с актрисы халат, и она, обнаженная, скорчилась под любопытными взглядами, даже присела, прикрыв руками груди.

Режиссер (в отчаянии). Нет, так не пойдет, голубушка! Мы снимаем не то, как вы приседаете делать пи-пи. Вы входите в море, как Афродита. Наслаждаетесь покоем, теплом, в котором вот-вот растворится ваше прелестное юное тело. Боже, знать бы мне на пробах, что ты такая дура, не подпустил бы к картине на пушечный выстрел.

Актриса. Что ж, если я вас не устраиваю, можете снять меня с роли. Я не подряжалась делать порнографию.