Белые и черные

На носу плавучего гиганта виднелась надпись: «Петр Великий». Корабль пришел из России, может быть из Одессы или из Кронштадта. Как близки были в этот момент названия родных Алехину городов! Люди на корабле еще не спали. Наоборот, чувствовалось какое-то особое оживление, будто готовились они к большому торжеству. Наверху в полутьме кто-то возился, что-то пристраивал. Вдруг он крикнул вниз: «Давай, зажигай!» – и сразу над палубой загорелись ярко-красные лампочки. Подняв голову, Алехин прочел огромную световую надпись: «XVIII Октябрь».

«Какое сегодня число? – спросил сам себя Алехин. – Двенадцатая партия, двадцать девятое октября, – вспомнилась дата. – До праздника еще целая неделя, почему же они уже сейчас готовят иллюминацию?» И сам себе ответил: «Видимо, решили заранее в порту произвести нужные работы. Трудно будет изготовить необходимое в открытом море».

Несколько раз прошелся Алехин от носа корабля до кормы, стараясь получше все запомнить, заглянуть на палубу, в каюты, в кубрик. Его интересовали люди на корабле, как они одеты, как улыбаются, как говорят. Это же его соотечественники, их объединяет общая любовь к большой, доброй стране. Может быть, один из этих людей несколько дней назад гулял по Невскому или грелся на пляже в Одессе. Может, /недавно еще фланировал он по Крещатику или зачарованный стоял около Василия Блаженного. Русские люди с русской душой, русским характером, как близки они были в этот вечер ему, затерянному в неприветливой Европе. И не знал никто на корабле, что вот сейчас у самого борта «Петра Первого» одинокий человек терзается неутолимой тоской по оставленным, но никогда не исчезавшим из сердца родным просторам.

Алехин вернулся на скамейку. Долго глядел он на светящиеся в ночи огненно-красные буквы. Революция. Каким страшным ураганом пронеслась она над семьей Алехиных, с какой силой вмиг смела весь их жизненный уклад! И его самого лишила родного дома, семьи, уюта. Нарушила все планы, ввергла в водоворот самых неожиданных событий, заставила совершать поступки и действия, о которых никогда до этого и мысль не приходила в голову. Субботники в Сибири, работа переводчиком Коминтерна, следователем в органах Советской власти – разве мог когда-нибудь думать о такой деятельности сын предводителя дворянства и купчихи Прохоровой. Вспомнил Алехин голодовку в Москве, свой отъезд на турнир в Гаагу, оставленных в Советской России шахматных друзей. Как изменилось там все, чего только не понастроено, как не похожа теперь Москва на голодную, разрушенную Москву двадцатого года. Взглянуть бы хоть одним глазком! А шахматы! Алехину вновь рисовались картины общественного признания и почета, какими окружены шахматы в его родной стране.

Чессик, устроившийся на земле у ног Алехина, вдруг замяукал.

– Холодно, Чессик? – пожалел Алехин любимца. – Холодно. Домой хочется.

Он поднял кота на руки и с нежной заботой укрыл его плащом. Чессик притих, но мурлыкать не хотел.

– Ты на меня обиделся, Чессик? – спросил Алехин единственное живое существо, оставшееся с ним в этот тяжелый для него вечер. – Дураком тебя давеча назвал. Ну, извини. Ты же сам виноват: как можно предлагать играть голландскую защиту в Голландии против голландца. Не обижайся, Чессик. Знаешь, лучше пусть ругает любящий, чем хвалит равнодушный.

При этих словах Алехин мгновенно замер. Он вспомнил, где слышал эту фразу. Эти слова произнес Ласкер, и сейчас они подали Алехину неожиданную идею. Кто знает, как течет мысль человека, какие мелочи иногда заставляют его принимать вдруг то или иное решение. Одиночество Алехина, слова «XVIII Октябрь», «советский корабль» и фраза Ласкера, напомнившая Алехину весь разговор с экс-чемпионом, подсказали поступок, к которому много месяцев готовили бесконечные раздумья и тягостные размышления.

Поднявшись со скамьи, Алехин быстро зашагал обратно в город. Нетерпеливо всматривался он в светящиеся надписи, рекламы, ища чего-то очень нужного, без чего в данный момент не было жизни. Вот он нашел, наконец, то, что искал, и решительно открыл дверь в помещение, на двери которого виднелась надпись «Пост» – «Почта»,

– Телеграфный бланк, пожалуйста, – попросил он у ночного дежурного. – Могу я писать по-русски?

– А куда телеграмма? – поинтересовался дежурный.

– В Москву.

Дежурный удивленно посмотрел на Алехина. Вот уже пятый год работает он на почте, но еще ни разу никто не посылал телеграмм в Москву. А теперь этот странный человек с кошкой под полой хочет ночью послать телеграмму в Советскую Россию, да еще по-русски.

– Пишите лучше по-французски, – посоветовал он Алехину. Посадив Чессика на стул, чемпион мира написал быстрым размашистым почерком:

«Москва. Редакция «Известий»

Не только как многолетний шахматный работник, но и как человек, понявший всю глубину того, что сделано в СССР в области культуры, шлю свои искренние поздравления шахматистам Советского Союза с XVIII годовщиной Октябрьской революции.

Александр Алехин»…

14