БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

- Вы предлагаете просить прощения, а для чего? - допытывался Волянский. - Чтобы опять попасть в ад, в огонь: вновь переживать ужасы войны. Разве вам неизвестно, что над Советской Россией уже занесен тевтонский меч. Вот-вот нацистская Германия ударит по коммунизму!

- Я верю: Гитлер уничтожит большевистскую гидру! - злобно выкрикнул Заливной.

- А какой выход вы предлагаете? - спросил Волянского Куприн. - Оставаться здесь, гнить, унижаться. В туалете прислуживать, как графиня Баранова вот здесь внизу, в этом ресторане. Нет, дорогие друзья! Мы должны избрать другой путь. Я твердо верю: долг истинного патриота сейчас вернуться на родину.

В это время на небольшой сцене в середине зала появился оркестр. Музыкантов было раз, два и обчелся: пианист, сразу испытавший строй рояля, баянист с тульским баяном, каким-то чудом оказавшимся в столице Франции, скрипач, флейтист и ударник с целым набором тарелок и ударных палочек. Одеты они были так же, как и официанты: синие шаровары, цветные шелковые рубахи, перепоясанные витым шелковым поясом с кистями, сапоги в гармошку. Музыканты о чем-то посовещались между собой, и на авансцену вышел высокий стройный мужчина лет сорока с военной выправкой. Вид его был внушителен: черная густая шевелюра, выразительное лицо с крупными чертами. Послушать Григория Орлова, бывшего корнета, жадно тянулись к «Мартьянычу» затерявшиеся в Париже русские люди. Когда появился Орлов, разговоры за столом мигом прекратились. Все приготовились слушать любимого певца.

Вот оркестр сыграл первые такты знакомой издавна песни, и в притихшем зале зазвучал чудесный баритон Орлова, мигом овладевший чувствами и сердцами людей.

- Оружьем на солнце сверкая, - четко выговаривал каждый слог Орлов. Казалось, вот- Вот он начнет шагать солдатским шагом по этому полупустому залу, мимо очарованных и удивленных слушателей. Сразу почувствовав, что все эти люди в ресторане теперь целиком в его власти, певец продолжал с показной самоуверенностью: - Под звуки лихих трубачей, по улицам пыль подымая, проходил полк гусар-усачей!

Как изменились разом лица людей, совсем недавно кипевших злобой, ненавистью! Простые слова, четкий незатейливый ритм напомнили им далекие дни молодости, вызвали тоскливые воспоминания о любимых местах Подмосковья, Питера, широких просторов Приволжья. Неподвижным взглядом смотрел перед собой бывший прокурор Чебышев, вспоминая время своей былой власти и почета; жалкая улыбка беспомощности запечатлелась на устах маленького Заливного. Пьяная слеза мелькнула на миг на его ресницах. С грустью глядел на певца Волянский, а Куприн не скрывал восхищения его незаурядным мастерством. Писателю военного быта России, ему была особенно близка эта гусарская песня.

А там, приподняв занавеску, лишь пара голубеньких глаз, - продолжал Орлов после того, как оркестр исполнил припев песни. Да, вот именно так, из-за занавесок своих особняков наблюдали эти люди когда-то марши слаженных воинских частей, любуясь выправкой и подтянутостью проходивших под окнами воинов. А рядом были любимые, близкие, в сердцах царили покой и уверенность в незыблемости уютно устроенной, устоявшейся жизни. Сколько задора когда-то слышалось им в этой песне, ныне лишь грусть и тоску вызывал в сердцах немного дрожавший баритон Орлова.

Вдруг волнение пробежало по рядам русских, сидевших за большим столом, Заливной толкнул локтем Волянского и кивнул головой в сторону входной двери. Волянский передал новость соседу, и вскоре все забыли про Орлова и про любимую песню. Одни вызывающе-презрительно, другие с любопытством посматривали на нового посетителя, только что появившегося в ресторане.

Алехин давно не бывал в «Мартьяныче». Приехав из Дьепа в Париж, он решил навестить любимый ресторан. Русский гроссмейстер заметно похудел, под глазами появились желтые мешки. Не было больше гордой, самоуверенной осанки, вид поверженного чемпиона был скорее жалким. Временами он надолго задумывался, уставившись перед собой неподвижным взглядом, будто вновь переживая опустошившую его катастрофу. Присев у крайнего столика, Алехин жестом попросил помолчать подошедшего официанта и внимательно слушал песню, скрестив на груди руки и слегка опустив голову.

- «Николашку» или «мерзавчик»? - спросил клиента официант, когда Орлов замолк. Алехин в былые дни часто посещал «Мартьяныча», и его привычки хорошо были известны официантам.

- Нет, нет! - решительно замахал рукой Алехнн. - Черный кофе и бутылочку оранжада.

- Нездоровится, или порешили совсем? - на правах старого знакомого спросил официант.

- Порешил, - улыбнулся Алехин.

Оркестр сыграл «Черные глаза», затем Орлов спел «Меж высоких хлебов затерялося». Грустная песня вновь зачаровала слушателей, но с приходом Алехина за большим столом уже не было прежнего возбуждения. В перерывах между песнями люди тихо переговаривались между собой, стараясь не глядеть в сторону Алехина. А тот, узнав лишь Волянского и Чебышева, не разглядел из-за близорукости остальных, да у него и не было желания уделять им внимание.