БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

- Конь мощностью в тысячу лошадиных сил! - шепчет он Тартаковеру.

Эйве задумался, видимо, ответ Алехина был для него неожиданным. Этого они в домашнем анализе с Файном не видели. Но вот голландец сделал ход, его фигуры ворвались на вторую горизонталь. Как дальше играть Алехину? Кажется, контратака белых опасна, но это кажется всего один момент. Вновь восхищение в зале: все тот же конь русского новым удачным прыжком вносит полную панику в ряды противника. Какая мощность в этой фигуре! Нужно быть поистине шахматным кудесником, чтобы уметь так наполнять холодные деревянные фигуры высоковольтной энергией.

Чудесный белый скакун вскоре пал, но он сделал свое дело: рядом с ним лежал бездыханный труп черного ферзя. Почетная гибель: самоотверженные действия белого коня дали Алехину решающий материальный перевес. Реализует он его методично и… спокойно. Какая невозмутимость, крепки еще нервы у этого русского. Какую трудную партию сыграл он сегодня, но нет около него ни привычной бутылки, ни единого окурка. Вот он подозвал официанта и что-то попросил. Через минуту тот принес стакан… лучшего в мпре молока. Как ненавидели в эти минуты молоко голландские шахматисты!

Едва Эйве успел остановить часы, на сцену бросились гроссмейстеры. Восхищенные игрой Алехина, они поздравляли его с замечательным творческим достижением.

- Я преклоняюсь перед вами, - сказал Алехину Ласкер, а он ли на своем веку не создавал самые увлекательные шахматные поэмы!

Вечером они допоздна сидели в фойе отеля. Алехин показывал Ласкеру возможные варианты этой партии, все, что он смотрел в домашнем анализе. Не раз шахматный ветеран встречал ходы Алехина возгласами восторга. Но вот приблизилась полночь, пора было расставаться. Завтра ведь Алехину предстояло играть новую партию.

- К сожалению, я не смогу увидеть конца вашего матча, - сказал Ласкер. - Еду в Чикаго, хотим с Мартой повидать внуков.

- Надолго?

- В феврале думаем вернуться в Москву. Я хочу еще раз сыграть в большом московском международном турнире. Кстати, вы получили приглашение?

- Да, но мне еще нужно выиграть матч у Эйве, - ответил Алехин.

- Можете собирать чемоданы. Теперь все будет в порядке.

- Нет, доктор, я должен быть внимателен до конца, - возразил Алехин.

- Четыре очка разницы! Как вы напуганы, - удивился Ласкер.

- Я напуган поведением людей, доктор. Неужели они ничего не понимали, когда так низко ценили меня два этих года! Неужели только шахматный венец красит гроссмейстера. Они ведь чуть не уничтожили меня своей критикой! И это коллеги!

- Александр, вы сами говорили мне: ни в коем случае не нужно волноваться, - успокоил его Ласкер. - Что до людей, так мы же с вами их не переделаем.

Наступила небольшая пауза. Ее прервал Алехин.

- Как вы устроились в Москве? - спросил он Ласкера.

- Отлично! Работаю в области математики. Что касается шахмат, вы себе представить не можете, что там творится. Недавно кончился турнир, в котором играло семьсот тысяч шахматистов. Семьсот тысяч!

- Смешно было в Ноттингеме: Ласкер - Советский Союз, Алехин - Франция, - улыбнулся Алехин.

- Еще смешнее: Ласкер - СССР, Боголюбов - Германия, - добавил Ласкер. - А все-таки я поддержал честь своей новой родины, обыграл чемпиона фашистской Германии.

Они простились. Знали ли они, что больше никогда не встретят друг друга? А еще через несколько дней, в восемь часов вечера седьмого декабря, Эйве сдал матч. Произошло это в пакедзале зоологического сада Гааги. Аплодисменты наградили нового чемпиона за победу над Эйве. За победу над самим собой антиалкогольное общество Голландии преподнесло Алехину огромную корзину фруктов.

Нет справедливее похвалы, чем похвала побежденного. А Эйве не скупился на самые цветистые комплименты. «Я сделал все, что мог, - писал голландец, - но Алехин играл лучше меня. Не знаю, можно ли судить по партиям против одного человека, достиг ли Алехин формы Сан-Ремо и Бледа, но одно совершенно ясно: сейчас он несомненно лучший шахматист мира! Когда я думаю об его идеях в дебютах, тактических изобретениях, умении анализировать отложенные позиции, я выражаю величайшее восхищение его мастерством».

И еще: «Алехин восстановил репутацию сильнейшего среди живущих шахматистов и подтвердил веру в то, что он величайший шахматист всех времен!»

Печалились в тот вечер голландцы. Бедный Макс, теперь он не скоро получит возможность вновь овладеть шахматным троном! Горевали и еще в одном месте. Ольга в нью-йоркской квартире долго уговаривала Хосе, что не все еще потеряно, что не сможет Алехин сбросить со счетов воскресшего Капабланку. Он же сам сказал на закрытии матча:

- Я должен, прежде всего, сыграть матч с Капабланкой.

Но Хосе Рауль лучше, чем кто-либо другой, знал, что от подобных деклараций до встречи за шахматной доской дистанция огромного размера! Вот почему он сидел такой печальный, низко опустив голову.

4