— Вот как! Вы знаете мое имя, — спросил он и обернулся к своим товарищам. — Эй! Даже генерал знает мое имя!
— Я сказал тебе, что слушаю; ну же! — продолжал генерал.
— Итак, мой генерал, вот в чем дело: мы наступали, не так ли?
- Да.
— Моя лошадь отскакивает, чтобы не наступить на раненого; эти животные очень умны, как вы знаете.
— Да, я это знаю.
— Особенно моя… Я сталкиваюсь лицом к лицу с эмигрантом; ах! с красивым, совсем молодым парнем двадцати двух лет от силы; он наносит мне удар по голове, и я отражаю удар из первой позиции, не так ли?
— Разумеется!
— И отвечаю колющим ударом; ничего другого не остается, не так ли?
— Ничего другого.
— Не нужно быть судьей, чтобы догадаться: он падает, этот "бывший", проглотив более шести дюймов клинка.
— В самом деле, это больше чем следовало.
— Конечно, мой генерал, — оживился Фалу, предвкушая шутку, которую собирался сказать, — чувство меры иногда изменяет нам.
— Я ни в чем не упрекаю тебя, Фалу.
— Стало быть, он падает; я вижу превосходную лошадь, лишившуюся хозяина, и беру ее под уздцы; тут же я вижу капитана, оставшегося без лошади, и говорю себе: "Вот то, что нужно капитану". Я бросаюсь к нему: он отбивается от пяти-шести аристократов, мечется, как черт перед заутреней; убиваю одного, поражаю другого. "Давайте, капитан, — кричу я ему, — садитесь!" Как только его нога попала в стремя, он живо вскочил в седло, и все было кончено, так-то!
— Нет, не все было кончено, ведь ты не можешь подарить мне коня.
— Почему же я не могу подарить вам коня? Неужто вы слишком горды, чтобы принять его от меня?
— Нет, и в подтверждение этого, голубчик, если ты хочешь удостоить меня рукопожатием…
— Это вы мне окажете честь, мой капитан, — сказал Фалу, приближаясь к Аббатуччи.
Офицер и солдат пожали друг другу руки.
— Мы в расчете, — сказал Фалу, — и все же мне следовало бы дать вам сдачи… но нет мелочи, мой капитан.
— Не беда, ты рисковал жизнью ради меня и…
— Рисковал жизнью ради вас? — вскричал Фалу. — А то как же! Я защищал себя, вот и все; хотите поглядеть, как он дрался, этот "бывший"? Глядите!
Фалу достал свою саблю и показал клинок, зазубренный на протяжении двух сантиметров.
— Дрался как черт, уверяю вас! К тому же это не последняя наша встреча; вы вернете мне долг при первом удобном случае, мой капитан, но чтобы я, Фалу, продавал вам коня? Ни за что!
Фалу уже направился к двери, но генерал тоже окликнул его:
— Подойди сюда, храбрец!
Фалу обернулся, вздрогнул от волнения и, подойдя к генералу, отдал ему честь.
— Ты из Франш-Конте? — спросил Пишегрю.
— Отчасти, генерал.
— Из какой части Франш-Конте?
— Из Буссьера.
— У тебя есть родня?
— Старуха-мать, вы это имеете в виду?
— Да… Чем же занимается твоя старая мать?
— Ба! Бедная славная женщина шьет мне рубашки и вяжет чулки.
— На что же она живет?
— На то, что я ей посылаю, но, поскольку Республика обнищала и мне не платят жалованье уже пять месяцев, она, должно быть, бедствует; к счастью, говорят, что скоро с нами рассчитаются благодаря фургону принца де Конде. Принц — молодец! Моя мать будет благословлять его!
— Как! Твоя мать будет благословлять врага Франции?!
— Что она в этом смыслит! Добрый Бог увидит, что она несет чушь.
— Значит, ты отправишь ей свое жалованье?
— О! Я оставлю себе малость, чтобы промочить горло.
— Оставь себе все.
— А как же старуха?
— Я позабочусь о ней.
— Мой генерал, — сказал Фалу, — качая головой, — это непонятно.
— Покажи свою саблю.
Фалу расстегнул портупею и подал свое оружие Пишегрю.
— О, — воскликнул Фалу, — у нее плачевный вид!
— Значит, — промолвил генерал, вынимая саблю из ножен, — она свое отслужила; возьми мою.
С этими словами Пишегрю отстегнул свою саблю и вручил ее Фалу.
— Но, генерал, — сказал егерь, — что же прикажете делать с ней?
— Будешь отражать удары из первой позиции и отвечать колющими ударами.
— Я никогда не посмею пустить ее в ход.
— Значит, у тебя ее отнимут.
— У меня! Едва ли, только через мой труп!
Он поднес рукоятку сабли к губам и поцеловал ее.
— Хорошо; когда почетное оружие, которое я закажу для тебя, прибудет, ты мне ее вернешь.
— Гм! — сказал Фалу, — я предпочел бы также оставить вашу, если вы ею не дорожите, мой генерал.
— Ладно, оставь ее себе, зверь, и брось эти церемонии.
— Друзья! — вскричал Фалу, выбегая из комнаты, — генерал назвал меня зверем! Он подарил мне свою саблю! Да здравствует Республика!
— Ладно, ладно, — послышался чей-то голос в коридоре, — это еще не дает тебе право сбивать с ног друзей, особенно если они явились к генералу в качестве послов.
— Ох! — воскликнул Пишегрю, — что все это значит? Ступай, Шарль, встречай господ послов.
Придя в восторг от того, что ему также дали роль в разыгрывавшемся представлении, Шарль бросился к двери и почти тотчас же вернулся.
— Генерал, — доложил он, — это делегаты эндрского батальона, которые пришли от имени своих товарищей во главе с капралом Фаро.
— Что еще за капрал Фаро?
— Тот, что сражался с волками прошлой ночью.
— Но прошлой ночью он был простым солдатом!
— Ну а теперь, генерал, он стал капралом; правда, у него бумажные нашивки!