Белые и синие

Но не будем омрачать преступными образами эти последние мгновения. Напротив, я хочу скрасить их, думая о том, что меня любила восхитительная женщина и дни нашего брака пролетали без малейшего облака на горизонте. Да, наш союз длился как один день, и мысль об этом заставляет меня вздыхать. Но сколь же безмятежным и ясным он был, этот столь быстро минувший день, и сколькими приятными минутами я обязан Провидению, покровительствующему тебе! Ныне оно преждевременно забирает меня, и это еще одно из его благодеяний. Разве может благородный человек жить, не страдая и почти не мучаясь угрызениями совести, если он видит, что мир находится во власти злодеев?Я бы радовался, что меня у них отняли, если бы не знал, что оставляю им столь драгоценные и столь нежно любимые существа. И все же, если наши мысли перед смертью являются предчувствиями, одно из них, что я ощущаю в душе, уверяет меня в том, что эти бойни вскоре прекратятся и вслед за жертвами придет наконец черед палачей…

Я продолжаю писать эти корявые и почти неразборчивые строки: от них меня оторвали мои тюремщики. Только что меня подвергли жестокой процедуре, заставить терпеть которую при других обстоятельствах они могли, только лишив меня жизни. Но зачем роптать на неизбежность? Разум велит, чтобы мы извлекали из страданий наибольшую пользу.

Когда мне остригли волосы, я решил выкупить часть их, чтобы оставить моей дорогой жене и детям это неопровержимое свидетельство того, что мои последние мысли были о них… Я чувствую, когда думаю об этом, что мое сердце разрывается на части, и слезы орошают эту бумагу.

Прощайте все, кого я люблю! Любите друг друга, говорите обо мне и никогда не забывайте, что честь стать жертвой тиранов и мучеником свободы осеняет эшафот славой».

Когда г-жа виконтесса де Богарне была арестована (мы уже говорили об этом), она, последовав примеру мужа, тоже написала своим детям прощальное письмо.

Перед нами лежит ее длинное письмо; оно заканчивается следующими словами:

«Дети мои, что касается меня, той, что умрет, как ваш отец, став жертвой безумцев, с которыми он всегда боролся и которые его уничтожили, то я покидаю этот мир без ненависти к его и своим палачам, коих я презираю.

Почтите же мою память, разделив мои чувства; я оставляю вам в наследство славу вашего отца и имя вашей матери (их благословляют несколько страдальцев), а также нашу любовь, наши сожаления и наше благословение».

Когда г-жа де Богарне заканчивала это письмо, она услышала во дворе тюрьмы возгласы «Смерть Робеспьеру! Да здравствует свобода!». Это происходило утром 10 термидора.

Три дня спустя г-жа виконтесса де Богарне вышла на свободу благодаря своей дружбе с г-жой Тальен, и месяцем позже благодаря влиянию Барраса ей была возвращена часть собственности, оставшейся нераспроданной.

Вернули ей и особняк на Новой улице Матюринцев, № 11.

Когда ее сын, ничего не сказавший ей о том, что он собирается предпринять, явился домой со шпагой отца в руке и г-жа де Богарне узнала, каким образом эта шпага попала к нему, в порыве восторга она бросилась прочь из дома, перебежала через бульвар и устремилась к молодому генералу, чтобы поблагодарить его.

Ее появление изумило Бонапарта. Он тотчас же протянул руку вдове, такой красивой в своем траурном одеянии, которое она не снимала со дня смерти мужа, пригласил ее жестом пройти по карте и присесть в той части гостиной, где карта не была разложена.

Жозефина напомнила ему, что пришла пешком: она боялась запачкать карту, наступив на нее своими узкими изящными башмачками.

Бонапарт продолжал настаивать. Тогда, опершись на руку молодого генерала, она устремилась через Генуэзский залив и коснулась мыском небольшого города Вольтри, оставив на нем свой след.

Жозефина уселась в кресло, которое словно дожидалось ее; из уважения и восхищения Бонапарт стоял подле нее; одно колено он поставил на стул, за спинку которого держался.

Поначалу он испытывал некоторое смущение. У него почти не было светского опыта, он редко разговаривал с женщинами, но знал, что существуют три темы, неизменно волнующие их сердца: родина, юность и любовь.

Поэтому он заговорил с г-жой де Богарне о Мартинике, о ее родителях и муже.

Таким образом пролетел час, но Бонапарту, хотя он и был прекрасным математиком, показалось, что этот час длился всего несколько минут…

Они почти не говорили о ее нынешнем положении, и все же молодой генерал смог убедиться, что г-жа де Богарне была связана или поддерживала отношения со всеми теми, кто находился у власти или имеет шанс к ней прийти, ибо ее муж в значительной степени выражал взгляды реакционных кругов, пользовавшихся влиянием в это время.

Госпожа де Богарне была слишком проницательной женщиной, чтобы сразу же не разглядеть и не оценить необычайный и своеобразный ум победителя 13 вандемьера.