Белые яблоки

– Да они не за тем пришли. Им танцы подавай, – сказал парикмахер и похлопал ладонью по подголовнику кресла. – Располагайся. Давай-ка я поработаю над твоей шевелюрой.

Бруно покорно подошел к креслу и опустился в него. Парикмахер привычными движениями обернул ему шею жесткой бумажной салфеткой и накинул на грудь и живот белоснежную простыню.

– Как подстричь? – Он взглянул на Бруно в зеркало и несколько раз выразительно щелкнул ножницами.

– Просто подровняйте немного.

Гарри все еще танцевал, но движения его стали немного медленнее. Глядя на носки своих ботинок, он то и дело раскидывал руки в стороны и слегка сгибал колени. Некоторые из зрителей снова уткнулись в свои журналы, другие продолжили разговоры. Парикмахер подошел к автомату и сменил пластинку. В зале зазвучал голос Элвиса.

– Достал со своим Элвисом. Кто сюда ни войдет, сразу Элвис.

– Моя парикмахерская, что хочу, то и слушаю. При этих словах Бруно скосил глаза влево и стал вглядываться в черты усача. Неужели этот тип и есть Король Парка? Он рассматривал его не таясь, он изо всех сил пытался обнаружить нечто зловещее за грубоватой внешностью парикмахера с жесткими черными усами. Но это ему не удавалось. Одежда усатого также была ничем не примечательной – черная рубашка с короткими рукавами, брюки. Может, это что-нибудь значит? Он оглядел собравшихся. Ни на одном не было черной рубашки.

– Так где же пышки? Не знаю, как остальные, а я прямо сейчас съел бы парочку.

– Да, самое время для пышек. Чья нынче очередь? Дина?

– Да здесь они, успокойтесь. – Дин извлек из-под своего стула большой пакет с пышками. Открыв его, он во все глаза уставился на содержимое и втянул ноздрями воздух. – Свежайшие, ребята! Верите ли, их при мне вынули из духовки!

Он взял пышку и передал бумажный пакет мужчине, сидевшему справа, тот – своему соседу. Перемещение пакета по залу сопровождалось охами и ахами и восторженным причмокиванием.

Бруно молча за этим наблюдал. Он все больше нервничал. Это казалось каким-то нереальным. «Бред, одно слово, – пронеслось у него в голове. – Просто сумасшедший дом». Взгляд его метался между физиономией усача и пакетом с пышками. Что-то должно было случиться. Но ничего не происходило. Мужчины самозабвенно лакомились пышками. Трое из них перепачкали подбородки и кончики носов сахарной пудрой. Даже парикмахер, обслуживавший Бруно, когда ему передали пакет, прервал свое занятие, сунул ножницы в нагрудный карман и с наслаждением вонзил зубы в пышку. Бруно отвел глаза в сторону, но парикмахер перегнулся через спинку кресла и заглянул ему в лицо:

– А вы к нам не присоединитесь?

Бруно приподнял руку, укрытую простыней, и ткнул пальцем себя в грудь:

– Я?

– Разумеется. Такая у нас здесь традиция. По вечерам мы едим пышки и угощаем клиентов.

– Каждый должен поучаствовать, – добавил один из мужчин.

– Вот-вот, – кивнул парикмахер. Бруно растерянно пожал плечами:

– Ну, тогда…

Ему тотчас же передали пакет. Парикмахер жестом пригласил Бруно принять участие в пиршестве. Что еще ему оставалось? Он надкусил пышку. Она оказалась изумительно свежей и ароматной.

– Ну не хороша ли?

Если бы запоздалый прохожий заглянул в этот миг в окошко парикмахерской, он увидел бы в салоне с десяток мужчин, с аппетитом поедающих пышки. Зрелище показалось бы ему довольно странным, но в то же время милым и трогательным. Все эти взрослые люди походили на первоклашек, лакомящихся на переменке в школьной столовой. Вид у них был совершенно счастливый.

Когда с пышкой было почти покончено, Бруно мельком взглянул в зеркало и остолбенел. Он впервые смотрел на себя с тех пор, как вошел сюда. Собственное отражение так его потрясло, что он не заметил, как смолкла музыка и в парикмахерской повисла тишина. Все мужчины молча уставились на него.

Медленно приблизив ладони к лицу, он начал его ощупывать. Потому что из зеркала, от которого он не отводил взгляда, на него пялился незнакомец, человек, которого он никогда прежде не встречал. И по его гладким щекам испуганно бегали пальцы Бруно.

– Что это?! – спросил он, обращаясь одновременно к себе самому, к парикмахеру, стоявшему позади кресла, и ко всем остальным.

Но ответа не последовало. Лицо, обращенное к нему, нельзя было назвать отталкивающим. В нем не было ничего необычного, такого, за что мог бы зацепиться взгляд. Вот только принадлежало оно не ему, хотя, дотрагиваясь пальцами до щек, висков и носа, он кожей ощущал эти прикосновения. Вот пальцы скользнули по тонким длинным губам и принялись ощупывать подбородок, тяжелый, квадратный и слишком большой для столь невыразительной физиономии.

– Я сейчас закончу, – невозмутимо сообщил ему парикмахер и снова принялся орудовать ножницами. Шевелюра, над которой он трудился, – светлая, изысканного пепельного оттенка, тоже не могла принадлежать Бруно, тот еще полчаса назад был брюнетом.

– Что все это значит? – снова осведомился Бруно Манн и на сей раз в упор воззрился на мастера.