Выбросив упаковку в ведро, я закрыла дверь, ведущую на кухню, и открыла третью, но и это оказалась не ванная комната. Это помещение больше походило на заброшенную пыльную комнату, куда складывали все ненужное. Коробки, ведра, снова коробки, забитый чем-то шкаф – даже дверки его с трудом закрываются. Поломанные вещи, стопки книг, швабры, лейки – что тут только не пылилось! А еще тут было фортепиано, прикрытое белой скатертью. На нем, как и на комоде в холле, стояли многочисленные фигурки, шкатулочки, вазочки с пожухлыми цветами.
Повинуясь какой-то загадочной силе этого полусна – полуреальности, я шагнула к фортепиано. Дверь за мной бесшумно захлопнулась, и темнота стала выползать из всех углов, надеясь схватить меня за ноги, но я, подчиняясь правилам этой странной действительности, дернула за шнур торшера, стоявшего тут же, и в комнате вновь стало светло.
Внимание мое привлекла небольшая простая шкатулка темно-синего цвета, и мои руки против воли потянулись к ней. Я открыла ее. На меня смотрела изящная крохотная, стоящая на пуантах, балерина с грустным личиком. Белая пачка, белые перчатки, белые, обманчиво мягкие туфельки, ленты которых обвивают икры. Куколка с большими глазами и собранными сзади волосами.
Я несколько раз, с тихим скрипом, повернула ключик, расположенный сзади. Пружины запустились, и механизм пришел в действие. Раздалась красивая незатейливая мелодия – звонкие серебряные переливы ксилофона и перезвон нежных колокольчиков. Такие мелодии незаметно пробираются в голову, и их постоянно хочется напевать и напевать.
Изящная печальная балерина медленно заветрелась вокруг своей оси. Тонкие ручки ее, облаченные в белоснежные перчатки, опускались и поднимались под чудесную плавную мелодию. Головка с навечно собранными вверх волосами слонялась то к одному плечу, то к другому. Я залюбовалась этим механическим танцем, улыбаясь грустной балерине.
Какая же прелесть!
Одна рука балерины вытянулась вперед, и крохотный пальчик указал на фортепиано. Я, ничуть не удивившись, поняла, что хочет кукольная красавица на пуантах, и открыла пыльную крышку фортепиано. Пальцы сами собой скользнули по черно-белым клавишам, до боли знакомым. Когда-то я играла на фортепиано… Когда-то очень давно. Меня нельзя было назвать талантливой пианисткой, но я любила музыку.
Музыкальная шкатулка продолжала играть, повторяя раз за разом короткий кусочек запоминающейся приятной мелодии. И я вновь опустила пальцы на фортепиано, чтобы продолжить эту мелодию, исполнив пару аккордов.
Жаль, что фортепиано оказалось расстроенным.
А дальше словно был сон во сне. Я поняла вдруг, что помещение изменилось. Моя душа находилась совсем в другом месте.
Эта квадратная комната была залита нежным весенним солнечным светом. Небо за распахнутым окном сияло лазурью, за ним тянулись кверху веточки деревьев, на которых только-только набухли нежно-зеленые почки.
Стены цвета чайного дерева, однотонный ковер папоротникового оттенка, тонкие, светло-мятные занавески, письменный деревянный стол, стул с мягким сиденьем, шкаф, диван, на спинке которого громоздились мягкие игрушки, прибитые к стене полки с дисками, книгами, журналами, альбомами, косметикой. С одной из полочек свисало несколько пар ярких бус и цепочек, рядом с другой висел плакат с загадочным лицом известного когда-то музыканта Аларма. На краю стола, грозясь вот-вот упасть вниз, стояла салатовая подставка для ручек, карандашей и фломастеров. На подоконнике высилась тарелочка с жевательными конфетами и леденцами.
Обычная девчачья комната. Чудесное весеннее субботнее утро. Атмосфера юности, легкости, предвкушения и юношеских дерзких фантазий.
Фортепиано, стоявшее в углу, тоже стало другим – новеньким, блестящим на солнце. Мои пальцы лежали на его клавишах – так же, как и в комнате дома Юлианы. И я знала, что нужно играть дальше.
Сев на стул перед фортепиано, я вновь принялась играть – сначала осторожно, зажато, сбиваясь и начиная сначала, но затем кисти обеих рук стали легкими, почти невесомыми, движения – более плавными, а звуки – более уверенными и насыщенными, и в комнате раздалась легкая солнечная музыка – импровизация мелодии, принадлежавшей балерине и ее шкатулке. От удовольствия, получаемого от игры, я сомкнула ресницы и полностью отдалась столь нежданно настигшему меня вдохновению. Пальцы летали над клавишами, затылок ласково грело солнце, по телу струилось умиротворение.
Однако вскоре мне пришлось открыть глаза – я стала частью дуэта. Кто-то подошел ко мне мне, и теперь мы играли в четыре руки. С интересом распахнув глаза, я увидела, как к моим пальцам на фортепиано присоединились тонкие длинные пальцы зеленоглазой девчонки лет пятнадцати с узким веселым лицом, обрамленным темными, до подбородка, волосами. Она подмигнула мне, и я улыбнулась ей в ответ. Этой девушки не должно было тут быть, однако волшебство этой реальности сделало свое дело – я даже не удивилась. Более того, была даже рада такой внезапной встрече.