Белые камни

Поезд дернулся и замер у платформы. Пассажиры с чемоданами и портфелями покидали вагон. Наконец в коридоре не осталось никого, кроме актеров. Вскоре в вагон вошли администратор местной филармонии и два санитара с носилками. Следом за ними появились вокзальный врач и сухощавый высокий блондин с тонким бледным лицом. В его руке ярко горели розы. Это был доктор Плетнев, которого Леонидов уведомил о своем приезде телеграммой из Москвы.

Плетнев молча поклонился актерам и шагнул в купе. Так же молча он взглянул на лежащего Леонидова, дотронулся до его руки и приоткрыл веко покойного, словно только для того, чтобы тот последний раз увидел мир ясно-голубым, казалось, еще живым глазом. Затем Плетнев положил розы на приоконный столик и вышел. Его место в купе занял вокзальный врач.

Тихим, монотонным голосом Плетнев спросил у стоявших возле двери актеров о том, кто из них последний видел Евгения Семеновича при жизни. Ему ответили, что последней покинула купе Лиза Арасланова. Плетнев не посмотрел в ее сторону, вновь поклонился и направился к выходу.

* * *

Впервые о кончине Леонидова Александр узнал от Плетнева. Он сообщил об этом по телефону несколько дней спустя, дав Александру хотя бы немного времени для того, чтобы он пришел в себя от своего собственного горя. Сердце Леонидова, по свидетельству Плетнева, оказалось изношенным до предела. Конец наступил, очевидно, в результате каких-то необычайно сильных переживаний в предшествующие дни. Плетнев присутствовал на вскрытии и дивился тому, каким образом такое больное сердце могло справляться со своей непосильной работой, как оно не отказало раньше, полгода, год назад? Леонидов был обречен давно. Впрочем, как говорил теперь по телефону Плетнев, это может коснуться каждого. Естественный процесс в природе и неестественно убыстренный ритм человеческой жизни, сопровождаемый бесконечными стрессами… Не каждому дано перенести…

Александр узнал и о том, что Плетнев сопровождал тело Леонидова в Москву. Этот человек был ему дорог, как немногие из людей, с которыми приходилось более или менее близко сталкиваться в жизни. Пожалуй, ему единственному постепенно открывался и сам Плетнев, человек необыкновенно замкнутый, осторожный. Таким его сделали трудное детство да и вся последующая, не очень гладко сложившаяся жизнь.

Как рассказал Плетнев, в Москве, на вокзале было много людей, в основном актеров. Ему и раньше приходилось видеть Лизу, женщину яркую, с удивительно свежим лицом, однако на этот раз узнать ее было трудно. Не только траурный кружевной платок, покрывавший голову, но и лицо ее казалось иссиня-черным. Большие глаза потеряли блеск и словно провалились под надбровными дугами; взгляд потух. Рядом с ней стояла такая же потерянная, как будто испуганная Ирина. Она вся сгорбилась, отчего казалась меньше ростом и старше своих лет. Он поздоровался с ними и попробовал сказать несколько утешительных слов. Ему действительно хотелось успокоить Ирину и Лизу, но он произнес никому не нужные фразы, объясняющие безысходность того положения, в котором оказался Леонидов. Для родных же в такие минуты формулировка диагноза была совершенно безразличной, потому что перед самим фактом смерти отступало все остальное.

Закончив разговор, Плетнев попрощался и обещал зайти к Александру, чтобы передать ему рукопись Леонидова. Об этом одолжении просила Лиза. Собственно, она выполняла один из первых пунктов завещания, которое Леонидов, как оказалось, составил еще задолго до своей кончины.

Все, о чем рассказал Плетнев, Александр не воспринял как реально свершившийся факт. Ему представилось это наваждением, трагической историей, придуманной каким-то злым человеком. Магда и Леонидов почти одновременно ушли из жизни. Только почему так вдруг? И ради чего Леонидов отправился в эту поездку на Урал? Ответ пришел тут же: конечно, из-за Магды. Он получил письмо обо всем случившемся и не мог оставаться безучастным там, вдалеке. Он поспешил навстречу своей собственной трагедии. Скорее всего — он очень любил Магду…

На другой день Плетнев забежал к Александру, как всегда, на минутку, потому что всю жизнь торопился завершить круг своих бесконечных дел; сунул ему в руки аккуратно перевязанную шелковистой тесьмой папку и исчез, как будто его и не было. Александр отнес эту папку в свой кабинет и, не раскрыв, поместил ее на нижнюю полку стеллажа, где лежали главы, ранее присланные Леонидовым.

Судорога передернула его тело. Он глубоко вдохнул прокуренный воздух и сел возле письменного стола. Вспомнился Алексей, уехавший после девятого дня к себе в училище. И почему-то перед глазами встал тот миг, когда Алексей вот так же весь передернулся, войдя в дом и увидев мать уже неживой.

Неведомо, подумалось сейчас Александру, кому из них труднее переносить трагедию, случившуюся в их доме. Ему не дано измерить глубину страданий сына, сыну никогда не изведать до конца тяжесть горя, которое давит на плечи отца. Точно так же нельзя изведать силу переживаний других людей, когда их коснется такая же беда.

* * *