Белые хранители

Оба темноволосые, мать — чуть светлее. Но светлокожие и светлоглазые, не такие, как демоны клана Шеррн, не такие, как Сирн. На шеях обоих поблёскивали аметистовые кулоны в виде волков. У их приёмного сына такого не было, не имел права рода.

Они радушно встретили нас, не задавая лишних вопросов. Сказали, что всегда рады принять друзей своего сына. Отец усмехался, он был счастлив, что Сирн жив, новость о разрушенной Завеси докатилась и сюда. Мать, не сдерживая эмоций, крепко обняла приёмного сына.

Они сделали самое главное: подарили нам две недели спокойного отдыха. Сирн медленно приходил в себя, но был растерян и подавлен. Он потерянно бродил по долине, пытаясь разобраться в себе. Раган был ему и врагом и кровным отцом одновременно. Сирн не любил его, нет. Возможно, даже ненавидел. Но и просто смириться с его смертью не мог, хоть и понимал, что причастен к ней только косвенно. Он был последним живым кровным родственником. О том, что его настоящая мать давно мертва, ему, скрепя сердце, Креон и Теосса рассказали в первый же вечер. Её звали Илиана Девиа, она была графиней, единственной дочерью и наследницей старинного человеческого рода Девиа, который прославился победами в боях последней войны. Увидев истинное лицо своего мужа, понимая его жажду к власти, он воспользовалась своей дружбой с молодым тогда ещё Креоном Ларрах. Передала ему своего сына, попросив спрятать в своём клане. Она не хотела, чтобы Раган вырастил её сына убийцей, жадным до власти. Креон выполнил её просьбу, взяв ребёнка на воспитание. В то время у него уже была невеста — юная демонесса Теосса.

Но мало было смерти Рагана. Смерть Нарана и Сейнары, в последний момент вставших на нашу сторону, потрясла нас всех. Я чувствовала острую вину за то, что мы не смогли им помочь. Вот странно, ещё недавно, я не испытывала по отношению к чёрной пятёрке никаких положительных чувств, теперь жалею о их смерти. И страшно представить, какого сейчас Верку. Что бы там ни планировал Раган, это уже не сбудется: чёрная пятёрка распалась и собирать её вновь больше некому. Да и вряд ли они сами захотят, они уже поняли, что играть с Богами слишком опасно, да и по большей части, это Раган запутал их, подчинив своей воле.

Через две недели клан Ларрах устроил нам почтительный приём, как друзьям Сирна. Правитель клана, демон Лисхен, выразил нам благодарность за свержение Рагана, чьи растущие амбиции могли стать угрозой для мирной жизни клана Фиолетовых Волков. Не скажу, что мы испытали приятные чувства, особенно Сирн.

Вечером того же дня устроили торжественный бал, куда был приглашён весь клан.

В главном зале замка накрыли столы с самыми изысканными кушаньями, зажгли факелы и свечи, под потолком роем носились мириады магических светлячков. Музыка, которая поистине могла быть рождена только демонами, тоже, казалось, обладала какой-то магической силой. Она лилась, струилась, отражаясь от тёмных гранитных стен, и то набирала мощь, то затихала. Она не была ни песней победы, ни песней смерти, это была музыка души, заставляющая верить в то, что души у демонов всё же есть, и они могут быть гораздо глубже и полнее, чем мы, люди, себе представляли.

Сирн, одетый в чёрный бархат, выглядел невероятно совершенно, он притягивал взгляды, где бы ни находился. Лицо было спокойным и отрешённым, но я знала, что он всё ещё чувствовал неясное смятение и горечь. Перед началом бала, он поклонился своим приёмным родителям: отец положил руку ему на плечо, а мать поцеловала в лоб, ласково посмотрела в глаза, потом улыбнулась и коротко кивнула. Родители отошли. Сирн повернулся ко мне и протянул руку, предлагая открыть бал танцем. Молча, не говоря ни слова, но глядя прямо в глаза. Зачем он это делает? Здесь ведь собрался весь клан, а подобной привилегии заслуживают только особые дамы… Но Сирну, похоже, было уже всё равно. Я крепко сжала его ладонь, и демон повёл меня в центр зала. Светлячки над нами строили странные конструкции из светящихся нитей, прекрасные демоны смотрели, внимательно и молча. Бал был не только радостным поводом по возвращению Сирна, он был ещё и панихидой по смерти Рагана, какого-никакого, но сына своего народа.