Белые купола

Они были вдвоем в самолете. Мигнула желтая лампа, Хомутов сказал: “Приготовиться…” — и шагнул к двери. Он внимательно наблюдал, как Нович неторопливым движением пристегнул карабин фалы[3] к тросу, протянутому вдоль фюзеляжа, и видел, что радист совершенно спокоен. “Занятно, — подумал лейтенант, — пока что он ведет себя так, словно собирается шагнуть с крылечка, а не прыгать с парашютом. Такое мне у новичков наблюдать не приходилось”. Зажглась зеленая лампа, Хомутов рванул дверь и скомандовал: “Пошел!” Нович не промедлил и мгновения. Лейтенант видел, как раскрылся белый купол и как сержанта понесло в сторону от аэродрома. На высоте был, видимо, довольно сильный ветер, который на земле не определишь. Сержанта несло прямо к соснам, окружавшим аэродром с севера и востока. “Вот незадача, — огорчился Хомутов, — ещё покалечится…” Но опасения его оказались напрасными. Радист расчетливо подтянул стропы, скорость снижения увеличилась. Самолет делал левый разворот, и лейтенант мог всё время наблюдать за действиями Новича. Ближе к земле, как иногда бывает, воздушный поток шел в почти противоположном направлении, чем на высоте, и радист сразу использовал ветер — подобрал другие стропы, и купол сыграл роль паруса. Приземлился сержант в нескольких метрах от посадочного “Т”, но его довольно далеко протащил по земле парашют.

“Нет, он не хвастал, а скорее скромничал, — решил Хомутов. — Так ведет себя в воздухе только опытный парашютист. Впрочем, он не столь опытен, сколь смел и находчив. Но два десятка прыжков у него на счету есть наверняка. А вот купол гасить при приземлении его не научили. Ну, это несложно. А вот как с затяжными? Тут у него опыта нет… Попробовать сразу? Риск, конечно, имеется, но и время поджимает…”

Если парашютист находится в свободном падении пять, шесть, восемь секунд, то он увидит, конечно, с какой устрашающей быстротой приближается земля, почувствует, что воздух — самый обыкновенный воздух — стал плотен, как вода. Новичку (даже и неробкому) будет очень страшно. Но он дернет кольцо, почувствует рывок — куда более сильный, чем при прыжке без затяжки, — и повиснет под белым куполом на прочных стропах. И тут же забудет свой страх, испытывая ведомое лишь парашютистам блаженство полета. Но если свободное падение продолжается больше десяти секунд, то воздух становится не только плотен, но и коварен. Человеческое тело при неверном движении начинает вращаться. Если парашютист растеряется, дернет кольцо, то стропы перехлестнутся, купол не раскроется, а вытянется колбасой. Попытается воспользоваться запасным парашютом — и второй купол свернет в жгут струей воздуха. Тогда конец, гибель…

Всё это Хомутов понимал и всё же решил попробовать длительное свободное падение вместе с радистом. “Ладно, — подбадривал себя лейтенант, — предварительно договоримся, чтобы он повторял мои движения, если потребуется. Проверенный принцип “Делай, как я”… Парень смелый, ничего не случится…”

Нович выслушал своего командира, ответил — короче некуда — “Есть!” и стал ждать подруливающий к взлетной полосе самолет. Он ни о чём не спросил и, казалось, ничему не удивился. Такое спокойствие, даже равнодушие показалось Хомутову напускным. “Странный парень, — с досадой подумал лейтенант. — Это уже не сдержанность, а совершенно непонятное позерство. Перед первой “затяжкой” волнуются все, потому что знают: опасное всё же дело. А он — как изо льда вырубленный. Ну, ладно: поживем — увидим…”

…Парашют у Новича не раскрылся. Хомутов отчетливо видел, как сержант дернул кольцо, потом ещё раз — изо всех сил. Но никакого движения в том месте ранца, откуда должен был выйти маленький парашютик-вытяжник. Лейтенант повернулся в воздухе на бок и стал показывать на кольцо запасного. Но радист всё дергал и дергал кольцо основного парашюта. Он явно растерялся и не смотрел на Хомутова. А до земли оставалось уже триста пятьдесят… триста метров. “Я не успею… Двадцать метров между нами… Пока я подберусь к нему и подхвачу — будет поздно… Не успею раскрыть свой… Погибнем оба…” Мысль эта обожгла лейтенанта, но он всё же выбросил резким движением левого руку, согнул ноги в коленях… Десять метров до Новича и двести пятьдесят до земли… И тут радист взглянул на Хомутова. Лейтенант опустил руку к кольцу запасного парашюта и жестом показал: “Дергай!”

…Оба купола раскрылись почти одновременно. Рывок был так силен, что Хомутов с тревогой посмотрел сначала на свой парашют: “Цел, порядок…”, а потом на меньший по размерам, под которым слегка раскачивался на стропах Нович. Поле аэродрома было совсем близко, метрах в семидесяти. “Метров шестьсот с лишним свободного падения… Все инструкции и наставления — побоку… Придется ответ держать, но это мелочь. Победителей не судят!”