"Белые линии"

Не спрашивайте почему,
К нему не будьте слишком строги,
Сума кому, тюрьма кому,
Кому роскошные чертоги.
Он здесь валяется, убогий,
Постится, будто дал обет,
Не бок бараний на обед,
Одна вода да хлеб соленый,
И сена на подстилку нет.
Оставите ль вы здесь Вийона?[23]

Когда Водваржка кивнул в сторону Земана и Стейскала, стало ясно, кого он имеет в виду. Земан побледнел, поняв, что артист провоцирует их. Тут Водваржка вспрыгнул на сцену и продекламировал заключительные строки баллады:

Скорей с прошеньем к... п р е з и д е н т у!
Он умоляет о подмоге,
Вы не подвластны никому,
Вы господа себе и боги.

Теперь уже Сганел, напуганный развязностью артиста, не выдержал:

— Стоп! Оставь свои шуточки, Гонза. — Однако, боясь разозлить его, добавил: — А в целом все отлично. Повторите куплет.

Водваржка с насмешливой улыбкой поправился:

Скорей сюда, в его тюрьму!
Он умоляет о подмоге,
Вы не подвластны никому,
Вы господа себе и боги[24].

Он махнул рукой на Земана и Стейскала, как бы зовя их к себе на сцену:

Живей, друзья минувших лет!
Пусть свиньи вам дадут совет:
Ведь, слыша поросенка стоны,
Они за ним бегут вослед.
Оставите ль вы здесь Вийона?[25]

Воцарилась тишина. Земан потихоньку встал и спросил:

— Так вы это хотите показывать вечером?

Водваржка ухмыльнулся:

— А вы, видимо, хотите нам это запретить? Вам уже мешает и Вийон? Средневековый поэт?

Земан ответил спокойно и строго, но с трудом сдерживай гнев:

— Не мешало бы запретить, чтобы вы не использовали средневекового поэта в целях провокации. Но это в наши обязанности не входит. Пойдемте, пан Сганел.

Когда они зашли за занавес, отделявший бар от зала и сцены, Земан взорвался:

— Вы с ума сошли, пан Сганел? Вы что, хотите, чтобы мы закрыли ваш ресторан?

Из зала доносились голоса и смех участников репетиции. Они, конечно, были довольны — выходка Водваржки развлекла их.

Сганел отвел взгляд и, уклоняясь от ответа на вопрос Земана, с корректной учтивостью спросил:

— Что вам угодно, панове? Будете что-нибудь пить?

Земан, не обратив внимания на его предложение, продолжал:

— Кого вы защищаете? Ради кого позволяете выступать со сцены с нападками? Ради этого мошенника и проходимца, как вы сами изволили говорить?

Сганел, будто не слыша, зашел за стойку бара и с профессиональной официантской подобострастностью предложил:

— Виски? Коньяк? Джин? Или, может быть, кофе? Кока-колу? Тоник?

Земан зло, с иронией в голосе, спросил:

— Или вы тоже хотите отказаться от своих показаний?

Только теперь Сганел наконец среагировал:

— Нет-нет! Я никогда не откажусь от своих слов: я не видел, кто стрелял.

Вмешался Стейскал. Он засыпал Сганела вопросами:

— Тогда почему вы побежали за Павлом Данешем? Зачем вы его преследовали? За что вы его избили?

Сганел налил себе рюмку коньяка и залпом выпил.

— Потому что он мне в нетрезвом состоянии устроил скандал. Потому что он мне своим хамством сорвал представление.

Земан немедленно, не давая Сганелу опомниться, задал следующий вопрос:

— Только поэтому? А кто тогда, по-вашему, стрелял?

— Этого я, простите, не знаю!

— А куда исчезло орудие преступления? Вы же здесь должны досконально все знать. Вам известны все укрытия, углы и закоулки. Вы знаете людей, персонал, публику. Кто из них мог взять оружие? Кто мог унести его или спрятать?

— В этом я вам, к сожалению, ничем не могу быть полезен... Не желаете ли в самом деле что-нибудь заказать?

— Скорее всего, не хотите! — воскликнул Земан. — Но запомните, пан Сганел, вы играете с огнем!

И вдруг Сганел чистосердечно признался:

— Понимаете, панове, я обо всем этом много думал... И понял одно — если вы закроете этот винный погребок, они мне помогут... Но если они меня исключат... за сотрудничество с вами... из культурного фронта, я пропал. Это простой меркантильный расчет. А я уже слишком стар для того, чтобы позволить себе начинать все сначала в другом месте.

Земан все понял и больше уже не напирал на него, а только сказал:

— Так вот, значит, как! Вы боитесь! Хорошо, мы справимся и без вас. Хотя бы ради того, чтобы и до вас дошло, у кого в этом государстве право, закон и сила.

Сганел, заметно нервничая, налил себе еще одну рюмку коньяка, выпил и подавленным голосом промямлил:

— Мне очень жаль, пан майор. Вы мне, вообще говоря, симпатичны. Но знаете, мне кажется, что вы немного... донкихот!

6