"Белые линии"

В этой прелестной долине лежала деревушка: домов тридцать—сорок, выбеленных мелом, небольшой костел с пузатой башенкой в окружении могучих лип и дом с крышей в стиле барокко. Что это еще могло быть, как не крыша дома священника? И над всем этим — чистое небо, полное голубизны и покоя, с одним-единственным белым облачком, выплывшим между вершинами холмов за рекой. Поручик Земан не стал возвращаться на шоссе и двинулся по проселочной дороге, которая вела к деревне через глубокую балку. Ему было хорошо, как никогда. Земан перебросил через плечо пиджак светло-серого костюма, нагнулся и, как когда-то в детстве, сорвал на меже стебелек травы. Ему вдруг захотелось почувствовать себя беззаботным бродягой, о котором поется в старой песне. Он взял стебелек в рот, пожевал его горьковатый конец и засвистел ту самую песенку о бродяге. Неожиданно его насвистывание прервалось.

«Теперь, когда у нас есть, чего мы хотели, веселее за работу!..» — заорал вдруг громкоговоритель на одном из первых домов.

Идиллического настроения как не бывало. Разом исчезли навевающие сон стрекотание сверчков и жужжание пчел.

Правда, через секунду звук громкоговорителя пропал. Теперь до Земана доносилось только прерывистое шипение. Однако тут же рев раздался с новой силой, будто взорвался снаряд. Эти ужасные звуки всполошили гусей и собак, на крыльцо некоторых домов вышли любопытные жители.

Когда поручик Земан миновал густые заросли сирени на окраине деревни, он увидел мужчину, стоящего на высокой лестнице и устанавливающего на доме этот дьявольский аппарат.

— Пан управляющий, слышите? Везде хорошо слышно? — кричал человек кому-то внизу,

Земан остановился почти у самой лестницы и засмеялся:

— Не бойся, твое радио услышал бы и глухой!

Мужчина на лестнице обернулся, с удивлением посмотрел на него, потом вскрикнул:

— Гонза, боже мой, как ты здесь очутился?

Он быстро спустился с лестницы, позабыв о чуде современной сельской техники вещания, которое без его помощи продолжало издавать громкие хриплые звуки.

Мужчины крепко пожали друг другу руки, обнялись, а потом вдруг начали смеяться, бог знает почему, может быть, от радости, а может, просто от удивления.

— Вот уж никак не ожидал, Карел, что именно тебя увижу здесь первым!

— Думаешь, я ожидал тебя увидеть? Пошли к нам! Бланка с ума сойдет от радости, когда тебя увидит. Такую встречу после стольких лет нужно непременно отметить, — торопливо сыпал Карел Мутл.

Он схватил Земана под руку и повел через пыльную деревенскую площадь к своему дому. Как во всякой деревне, за ними наблюдали десятки любопытных глаз.

За окнами цвели кусты мускатного ореха, внутри сияли белизной занавески — все было так, как и должно быть. По полу медленно двигалось светлое пятно солнечного луча, о стекло с нервным жужжанием билось несколько мух в напрасных попытках вырваться наружу.

Это был хороший уютный домик. Земану уже показали все небольшое хозяйство: сарайчики, крольчатник и, конечно, розового поросеночка Лойзу. Откуда-то прибежала Мушка, облезлая и наверняка блохастая деревенская собачонка неопределенной породы, именуемая дворняжкой, и с огромным удовольствием принялась тереться о штанину гостя. Ему пришлось погладить это ласковое существо.

— Вот эти окна заложу и сделаю одно большое, трехстворчатое, — объяснял Карел.

— Зачем? — удивился Земан. — Мне больше нравится так. Своим современным окном ты испортишь всю привлекательность фасада.

— Перестань. Ты бы стал жить в таком доме? Здесь уже многие сделали в своих домах большие окна. Я обещал Бланке построить и веранду. Теперь на них большая мода. Только когда? До двух работаю на фабрике, а после обеда не знаю, куда бежать, хоть на части рвись: национальный комитет, добровольная бригада, сельхозкооператив, партсобрания... Бланка злится, что я все время пропадаю на собраниях. Нас всего тут раз, два и обчелся, всем приходится вертеться, но больше все го достается ломовым лошадям, к которым отношусь и я.

— Хватит плакаться, все равно ты любишь общественную работу, ведь я тебя знаю. И до веранды очередь дойдет, когда тебе к Бланке подлизаться нужно будет, — засмеялся Земан.

После пятилетней разлуки они снова сидели вместе — он, его старый друг Карел Мутл, жена Карела Бланка, которая когда-то ответила Земану отказом, и ее отец, бывший фрезеровщик с завода Чадека, теперь уже пенсионер, Йозеф Свобода.

Бланка поставила на стол все, что могла найти в лихорадочной спешке хозяйка, встретив неожиданных гостей. Она открыла прошлогоднюю банку чудесной свинины, нарезала своего хлеба, который был вкуснее, чем городской. Карел открыл бутылку настоящей моравской сливовицы, по его словам, тоже домашней.

— Столько лет, Гонзик, столько лет мы не виделись! — повторял уже в который раз Свобода, покручивая в руке недопитую рюмку. — Я до сих пор не забыл, как во мне все оборвалось, когда ты сказал мне тогда перед заводом: «Дайте сюда ружье!» Откуда я мог знать, что ты только хотел убедиться, что оно заряжено?