Белые лодьи

Дубовую дверь, окованную железными полосами, со скрипом отворили, и пламя факелов выхватило из темноты сырые стены, по которым ползали мокрицы, в углу наваленную кучу сопревшей соломы. На ней лежал скованный цепями и заросший волосами человек. Из черных лохм торчал лишь кончик носа и лихорадочным блеском светились глаза.

Светозар хорошо говорил по-гречески и стал переводить. Аскольд спросил:

— Знаешь, кто я?

— По корзно вижу, что ты равный князю, хозяину этого терема, — ответил ромей.

— Угадал. Я старший брат его — Аскольд.

— Слышал. Еще в Константинополе.

— А как зовут тебя?

— А зачем, князь?! Если вы пришли рубить мне голову, то можно это сделать и не ведая моего имени…

— Почему же рубить… Видишь в руке у моего слуги молот? Наоборот, мы хотим вынуть тебя из железа и вывести отсюда наружу.

— Благодарю тебя, князь.

— А за это ты должен все рассказывать без утайки. Понял меня?

— Да, понял.

— Вот и хорошо! — И Аскольд обратился к слуге: — Приступай. Да поживее!

Вскоре цепи с ромея были сбиты, и Светозар с архонтом повели его на свет божий.

В этот день они о многом узнали от ромея, который назвал свое имя — Кевкамен. Они узнали, например, о распутстве и пьянстве василевса. По его личному приказу убивали и грабили вначале арабских купцов, потом остальных, в том числе и русских. И это было сделано для пополнения государственной казны, оказавшейся пустой после поражения греческого флота в Сицилии.

Аскольд лишь молча сжимал кулаки и клялся отомстить Михаилу.

Рассказал Кевкамен и о сложной дворцовой борьбе между патриархами Фотием и Игнатием. По приказу последнего ромей и находился в хазарских степях, посланный в помощь Ктесию, капитану диеры «Стрела», на которой плыли философ и его телохранитель Леонтий. В пути к ним пристали язычники — крымские поселяне Доброслав и Дубыня с псом диким. Он, Кевкамен, по велению Ктесия и хазарина Асафа навел угров на отряд, направлявшийся в Итиль, чтобы извести Константина, а драгоценности, предназначенные кагану от василевса, поделить между собой. Потому что Константин и Леонтий — доверенные люди императора и Фотия… Но осуществиться этому желанию помешал Еруслан, узнавший одного из язычников, с которым он вместе жил и работал.

— А потом мы пошли еще на одну хитрость, решив выставить философа перед вами в неблаговидном свете, — продолжал далее рассказывать ромей, — и я стащил у него серебряный кувшин для омовения лица, с тем чтобы оставить его на месте сражения пограничного отряда и хазарского. Но кто знал, что там окажется вездесущий Еруслан со своими кметами и я попаду к нему в плен?! Таким образом, эта тайна будет раскрыта. И к ней никоим образом не причастен философ, который встречался с Мировладом в Херсонесе, и они, как позже говорил мне Ктесий, понравились друг другу, потому что Мировладу Константин подарил крест на золотой цепи, а купец ему две книги — «Псалтырь» и «Евангелие».

— Знаю эти книги, писанные резами. Это подарок ему был от отца, и он с этими книгами никогда не расставался, — встрял в разговор князь. — Эх, Мировлад, Мировлад… Как жестоко обошлась с тобой судьба! Но пролитая кровь твоя и твоих сотоварищей не окажется неотмщенной… Клянусь в этом! — Помолчал, а потом спросил: — Скажи, Кевкамен, с каких пор хазары и вы заодно друг с другом? Почему науськиваете их на нас?

Пришлось ромею вспомнить давнишнюю историю о безносом императоре Юстиниане II, которую знал хорошо и которую когда-то на борту корабля рассказывал Ктесий погибшему в хазарских степях лохагу Зевксидаму…

— Да, Кевкамен, вина твоя большая, и тебе следовало бы отрубить голову, — обратился к ромею архонт. — Но ты был откровенен, и я разрешаю тебе жить… Ты отправишься со мной в Киев и поселишься вместе со своими сородичами из Константинополя. Живи пока, а надо будет, я найду тебя…

Ближе к вечеру братья снова встретились и снова заговорили о предстоящем походе. Аскольд высказал мысль, что хорошо бы поднять древлян.

— Вряд ли это удастся, — засомневался Дир. — Всеми делами там заправляет старейшина племени Ратибор, власть у него огромная, даже жизнь князя находится в его зависимости. А старейшина хитрый и осторожный человек и так просто свою голову совать не станет, пока не почувствует выгоду…

— Я знаю, ответил Аскольд.

Но как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Так и случилось!

3

Своего князя древляне убили, а потом насадили на сухой сук осокоря всем на великое обозрение, потому что он стал виновником страшного пожара, который случился на берегах Припяти.

Собирая дань с дружиной, князь разрешил гридням разводить костры в лесу…

Казнить его распорядился старейшина племени Ратибор; когда вздымавшийся до небес огонь погнал с насиженных мест древлян, разгневанный Ратибор приказал умертвить и бросить в пламя всех родичей князя, но боил Умнай, взяв на руки самого младшего, который впоследствии станет дедом известного своей печальной участью Малха, обратился к нему:

— Пожалей младенца, старейшина, не губи весь княжеский род… Перун нам не простит этого.