- Хорошо. Я вас закрою.
Он вышел, два раза повернув ключ в замке и сказав кому-то: "Все хорошо, девочка просто капризничает".
- Я не капризничаю, - пожала крохотным плечиком моя малышка и вдруг поманила меня пальцем, кивая куда-то в угол. - Возьми трубку, скажи: "Центральный".
- Как же ты сообразила? - я удивленно вглядывался в ее большие хрустальные глаза.
- Он хочет сделать тебе плохо. Я знаю. Он гадкий, он, если захочет, убьет и маму, и тебя, и меня.
Торопливо поцеловав в щеку, я оставил ее на стуле и подбежал в небольшому телефонному аппарату, притаившемуся на тумбочке за стеллажами.
В трубке раздался гудок, и приятный женский голос произнес мне в ухо:
- Коммутатор.
- Центральный, пожалуйста, - попросил я.
- Ждите.
Щелкнуло, запел тонкий зуммер, и другой голос, мужской, весомый, как контрабасный аккорд, представился:
- Центральный пост, Изумрудов, слушаю.
- Будьте добры, - как можно спокойнее сказал я, косясь на дверь, - разыщите специалиста-один Трубина, пусть возьмет охрану и подойдет в кабинет триста семь.
- Что-то случилось? Охрана вся на объектах.
- Требуется помощь его родственникам, дочери и внучке. Здесь человек, который, кажется... кажется...
- Он посторонний? - контрабасный голос встревожился.
- Да, посторонний, из города... - я торопливо придумывал, что еще сказать такого, что заставило бы его поспешить. - Он выдает себя за дознавателя, но... странно себя ведет. Угрожает, не выпускает никого из комнаты, надел на женщину наручники... - я умышленно не объяснил, о какой женщине идет речь. - Ребенок боится.
- Хорошо, сейчас разберемся, ждите! Борис, а это ты, что ли?.. - голос вдруг сделался испуганным.
- Да, - буркнул я и повесил трубку.
Голеса все не было. Я вернулся к девочке, сел рядом, погладил ее по голове, переводя дыхание.
- Что сказали? - поинтересовалась малютка.
- Сказали, разберутся, - я пожал плечами.
- Ага, - она кивнула. - теперь начинай злить этого лысого хрена.
- Помилуй Бог, да зачем же?
- А затем, - она поглядела на меня, как на неразумное дитя, - что охранник придет. Вы должны ссориться, он должен быть злым, кричать, понимаешь? Не давай ему спокойно разговаривать. У нас охранники не любят, когда кто-то орет.
Я покивал, все больше удивляясь ее сообразительности.
Еще несколько минут было тихо. То, что нет Голеса, меня не удивляло. Возможно, в буфете очередь. Но куда Борис-то девался? Неужели туалет так далеко? Или Ивкина там надолго застряла? А может... может он все-таки правильно понял мои отчаянные взгляды и пошел за помощью, отпустив продавщицу на все четыре стороны?..
Завертелся ключ, и я напрягся. Девочка же равнодушно уткнулась в чистый лист бумаги, разрисовывая его какими-то каракулями.
Вошел Голес, недовольный и какой-то взъерошенный, с бутылочкой лимонада в руках:
- Вот и я. Держи, - он ловко откупорил бутылку о край стола и протянул ее малышке. - Ну что, Эрик, поговорим все-таки?
- Поговорим, - я сложил руки на груди, стараясь глядеть на него без боязни.
- Хорошо, - он придвинул себе стул и уселся. - Черт, здесь действительно что-то случилось. Никого не найдешь, пришлось ради этой воды во все двери ломиться...
Я молился, чтобы он не заметил телефона, и одновременно судорожно обдумывал, чем бы его разозлить. Не умею я играть у людей на нервах, не дано мне это, даже Хиля как-то заметила: "Ты тюфяк, Эрик. У тебя костей внутри нет, одна вата". Лучший выход для меня в любой ситуации - вежливое бегство. А тут еще, как специально, у Голеса поднялось настроение, он заметно приободрился и уставился на меня с отеческой заботой:
- Ты-то пить или есть не хочешь? Разговор будет долгий.
- Нет, спасибо, - я улыбнулся ему, мучаясь необходимостью сказать сейчас какую-нибудь гадость.
- Ну, тогда поехали. Значит, по твоим словам, вчера около половины шестого ты вышел из своей конторы и двинулся не домой, а в сторону магазина промышленных товаров. Почему?
- Я же говорил: дома у меня живет знакомый. Мне неприятно с ним общаться.
- Почему?
- Он слишком много говорит. Мне не нравятся эти разговоры.
- Разговоры - о чем?
Я вдруг на мгновение ухватился за это и чуть не ляпнул: "Он утверждает, что прибыл из другой страны. И не просто прибыл, а сбежал оттуда, воспользовавшись паникой при взрыве", но вовремя прикусил себе язык. Хватит уже жертв. Больше никого - и никогда - я не подставлю, чтобы выкрутиться. А от человека, живущего в моей квартире последние две недели, избавлюсь сам, более честным способом.
- Я спросил: о чем вы с ним разговариваете? - терпеливо повторил Голес.
- Да так, пустая болтовня.
- Эрик, не ври мне! - он повысил голос, чуть хлопнув ладонью по столу. - Я же вижу, что ты врешь. Он из этих... из недовольных, да? Он имеет отношение к взрыву в кафе?
- Да нет, конечно. Мне кажется, его все это не волнует. Но он мне неприятен, и я решил вчера не возвращаться домой, пока он не заснет.
- Почему его не выгнать, если это такой обременительный тип? - удивился дознаватель, глядя на меня в прищур век холодными глазами.
- Я знаю его тринадцать лет. Не могу вот так просто - взять и выгнать.
Он нетерпеливо поерзал на стуле: