Оглядываюсь по сторонам. Кровать изодрана в лоскуты, но все остальное в номере цело, только на ковре валяются перевернутое кресло, нож и мобильный телефон. Нож лежит у ног Луизы. Черная пластиковая рукоять и пилообразное лезвие, такими пользуются ловцы крупных экзотических рыбин. Спрашиваю:
— Где Этьен?
— Здесь ему больше ничего не обломится, так что он умотал. Умно, а? Трахнуть тут некого, я с ним расплевалась. Чистая работа.
На этот раз ей удается меня напугать.
— Он думал, я покончу с собой, а я вместо этого покончила с кроватью. Знаешь, когда кто-то спрашивает тебя о чем-то, это значит, что ему втайне хочется, чтобы ты это сделала. Знаешь?
— Нет.
— Ты не знал этого, Джейми?
— Нет, Луиза, не знал. О чем он тебя спросил?
— Ты не слушаешь. Он спросил, не собираюсь ли я покончить с собой, то есть ему
Теперь я начинаю гадать, не в шоке ли сестра, может, потому она такая и тихая.
Луиза произносит:
— Это лучше самоубийства, потому что длится подольше.
В осмысленности этого заявления я не уверен. Кровать уничтожена полностью, это точно. Я снимаю телефонную трубку.
— Ты кому? — спрашивает Луиза.
Я не отвечаю. Нужно, чтобы на нее взглянул врач. Регистраторша говорит, что дежурного врача у отеля нет, но она может дать номер специалиста, к услугам которого отель иногда прибегает. Беру лежащий у телефона карандаш, но тут Луиза нажимает на рычажок, отсоединяя меня.
— Я думаю, тебе нужно показаться врачу.
Она стоит передо мной в своем простынном саване.
— С чем? С самоубийством на нервной почве?
— Я хочу, чтобы ты показалось ему, тогда я хоть буду знать, что думать. Ты перебрала?
— Чего?
— Героина, я полагаю.
— Какой там перебрала! Ширнулась немного во время показа, потому что у меня болели ноги и спина и есть очень хотелось. Я почти ничего и не ощутила.
— А тогда, в Нью-Йорке?
— Тогда сволочь Этьен, не предупредив, всучил мне девяностопроцентный героин.
Я начинаю думать, что, возможно, Этьен действительно желал ей смерти. Но не говорю этого, а только глубоко засовываю руку в матрас.
— Ты его и вправду прикончила.
— Хотела всю кровать выпотрошить, да притомилась. — Луиза потягивается, приподнимая край простыни. — Наверное, перетрудилась.
Я ощущаю такую усталость, что, пожалуй, мог бы завалиться спать прямо на руинах ее кровати, да только кровать не ее, а Этьена. Впрочем, ничто в номере не указывает, что он вообще здесь побывал — не видно ни одежды, ни кофров с фотоаппаратурой. Похоже, Луиза права, Этьен ушел насовсем.
— Хочешь, куплю билеты на поезд? — спрашиваю я.
— Зачем?
— Чтобы вернуться домой.
— Я не собираюсь домой. Осано сказал, что до показов в Нью-Йорке я могу пожить у него в Милане.
Ушам своим не верю.
— Не делай этого, Луиза. Тебе необходимо отдохнуть.
— Если ты так за меня беспокоишься, поезжай со мной. — Тут она замечает на кровати принесенную мной газету. — Там наши фотографии есть?
Надо ее как-то притормозить, уж больно быстро меняются ее настроения. До показов в Нью-Йорке еще две недели, не пасти же мне ее все это время.
— Я не могу поехать с тобой, Луиза, мне скоро в колледж возвращаться.
Интересно, можно ли по суду отдать под опеку человека двадцати трех лет, существует ли законный способ посадить Луизу под замок? Я говорю:
— Луиза, прошу тебя. Поедем домой.
— Не возвращайся в Корнуолл. — Луиза выпевает это на мотив «Не возвращайся в Роквил», песенки группы «РЭМ». Берет газету, листает ее, продолжая напевать: — Не возвращайся в Кор-ну-олл. О, вот и мы.
Она отпускает угол листа, газета раскрывается, и я вижу фото: мы с Луизой стоим, скосившись на камеру.
— Ну, разве мы не премилые, дорогуша?
— Я все-таки позвоню врачу, — говорю я.
Луиза взмахивает газетой у меня перед носом.
— В чем дело? У тебя появилась мания?
Она снова взмахивает газетой, резче и ближе к моему носу. Газету я отбиваю, но слишком поздно. Луиза уже держит телефон в одной руке, обвив его провод вокруг другой.
Я протягиваю руку, как будто и впрямь верю, что она так вот просто отдаст мне трубку.
Луиза улыбается и сильно дергает провод слева направо. Провод остается в стене. Вид у Луизы почти озадаченный. В кино этот фокус всегда срабатывает. Делает еще одну попытку, однако провод не поддается. Только простыня сваливается с Луизы, поскольку она больше не придерживает ткань локтями. И пока Луиза оглядывает себя, я вырываю у нее телефон.
Я уже нажимаю первую кнопку, когда Луиза вдруг бросается в сторону. Взгляд мой сам собой следует за нею, подхваченный скоростью, с которой движется ее голое тело. И я вспоминаю про нож.