Белые на фоне черного леса

Опять холодно. Мальчик открывает заслонку печки и бросает туда газету и игрушечные кубики. Печка разгорается. Мальчик режет краюху хлеба на тонкие ломтики и сушит у печки. Потом складывает в пакет из газеты, залезает на стол и кладет пакет на угол шкафа. Потом достает из-под старого шкафа краски, кисточку и приносит детский табурет.

– Катька, Катька, иди сюда. Хочешь, зайчика нарисую?

– Хотю, – отвечает девочка.

– А если будешь дуть в штаны – так и не нарисую! Зря картинку испортишь. А не будешь – нарисую.

– Не буду, – вздыхает девочка, – Вася, я не буду, не буду!

Мальчик старательно рисует, но в это время входит совершенно пьяная женщина и кричит:

– Васька, есть что пожрать? Небось баба Таня твоя приносила? Знаю я вас, сами жрете, а как матери оставить, так нету! А-а-а, – женщина хитро машет пальцем, – ты для Мартика прячешь сухарики. А я знаю, я все знаю!

Она, качаясь, встает на табуретку, прямо на только что нарисованную картинку и тянет руку к углу шкафа.

Мальчик вскакивает, дрожа от гнева, он изо всей силы бьет ногой по табуретке. Женщина падает в полный рост и ударяется головой о печку. Горящие кубики вылетают на пол.

Я в ужасе закрываю глаза. Я не в силах больше ничего слышать, только сердце колотится в груди так, что сейчас выскочит, и я умру, умру и оставлю маленького Итана одного на свете… От этой мысли я прихожу в себя. Я кладу Итана в коляску, сажусь рядом с Васей на пол и прижимаю его голову к себе.

Я сижу и глажу Васю по голове. Отчаянно глажу, как своего самого дорогого ребенка. Я обнимаю его, целую в мокрые щеки и лоб, я треплю его за уши, стараясь не завыть. Я не имею права выть и умирать, потому что кто-то должен вытащить человека из ада. Из черного, никому не видимого ада, из непосильного кошмара его маленькой жизни и огромной щедрой души.

– А теперь слушай меня очень внимательно, – говорю я, – очень внимательно как профессионального юриста с большим стажем и докторской степенью. Человек, слышишь, любой человек имеет право на самооборону с применением оружия, да, именно с применением оружия, если его жизни или жизни его близких угрожает реальная опасность. Ты не убивал, ты спасал жизнь! Причем не имея никакого оружия. Ты спасал жизнь своему брату и своей сестре, иначе они бы просто погибли от голода и болезней. Эта несчастная женщина была ненормальной. Она бы убила если не тебя, то Катю и Мартика, потому что маленькие дети физически не в состоянии вынести такого обращения. И ты абсолютно невиновен! Любой суд в любой стране и любые присяжные заседатели признает тебя невиновным. Слышишь, не-ви-нов-ным!

Я даже не заметила, что рыдаю и изо всех сил трясу его за плечи. Он встал, вытер краем рубашки лицо, сложил грязные тарелки на поднос и выкатил столик в коридор, потом расставил по местам стулья, привычно покачал захныкавшего в коляске Итана, подошел и поцеловал меня в лоб. Как старший товарищ.

– Так что именно сказал Итан? – спросил он, садясь на диван. – Кстати, у тебя классный муж. Спокойный и много не болтает, как надо. Ты пригласишь меня когда-нибудь в гости?

– Да хоть сейчас! Давай прямо отсюда поедем к нам, а? Хотя, у тебя же нет визы…

– Нет, сейчас я в любом случае не могу, меня ждет Катька. И еще один человек. Одна девчонка, моя подруга. Настоящая подруга, ты не думай, вернемся из армии и поженимся. Белла, красивое имя, правда? Ты можешь родить дочку и так назвать.

«А что, – подумала я, – если верить мудрому гинекологу, еще год у меня есть. Пожалуй, маленькому Итану не помешает младшая сестра, пусть с детства становится опорой и защитой. Только, конечно, не Белла, Беллой зовут папину сестру, утомительно-заботливую тетушку с грустным еврейским носом. Разве мало других имен? Например, Дженнифер».

Эпилог. Северная Каролина. Январь 2014 года