Белые ночи

— Для тебя, для тебя, — хмыкнула я. — Так что лежи и не дергайся — если у этой змеюки зубы ядовитые, «эликсир» поможет. Уже завтра будешь зайчиком скакать, словно ничего и не было. А если яда нет, все равно лучше намазать — быстрее заживет. Понял?

Закончив поучительную речь, я щедро размазала бесцветную субстанцию по раненой лапе, про себя удивляясь собственной наглости и тому, что какой-то дурень некогда обозвал ее абсолютно неправильным словом.

Мастер Ларэ, между прочим, всю жизнь пытался доказать богатым покупателям, что под «эликсиром» следует понимать жидкость, предназначенную исключительно для приема внутрь, тогда как эльфийское чудо следовало использовать только наружно. Следовательно, и называть его надо совсем иначе — волшебная мазь, целительная кашка, прозрачный дар богов, например… а поди же ты! Эльфийское слово «aeliexa», означающее в переводе что-то вроде «дарящий облегчение», неожиданно прижилось среди людей настолько, что теперь это древнее снадобье по-другому не звали. Тщетно мой старый учитель взывал к логике и голосу разума — непробиваемое упрямство толпы, как выяснилось, совершенно невозможно переломить. Так что чудодейственный бальзам остроухих целителей теперь навсегда войдет в историю, как «эльфийский эликсир», и никак иначе.

Ширра покорно вытерпел мое над ним издевательство, ничем не показав, насколько сильно щиплет проклятая «мазилка». Даже бровью не шелохнул и не пошипел для приличия, лежал все с тем же непередаваемым величием и поразительным чувством собственного достоинства, будто происходящее ни капельки его не касалось. Честное слово, я даже позавидовала такой выдержке! Правда, недолго и не очень сильно. А потом отерла руки и поднялась, одновременно выискивая глазами Велиха с обещанной олениной.

— Значит, так, — на мгновение задумалась я, подтягивая к тигру упитанную, уже освежеванную и весьма тяжелую полутушу. — Не знаю, как у вас там принято и как тебя мама учила, но у нас… я имею в виду нормальных людей, конечно… если тебе предлагают что-то от всей души, имеет смысл вежливо поблагодарить. Это раз. Второе: если ты не голоден, имеешь право так же вежливо отказаться, еще раз сказав спасибо заботливой хозяйке за ее доброту. Третье: если есть хочется, то бери и не думай, что тебе отдают последнее — раз предлагают, значит, считают, что ты достоин даже последней краюхи хлеба. И в таком случае отказаться — значит, смертельно обидеть хорошего человека. Если же еды в доме в достатке, то ее тем более следует принять, тем самым показывая, что не держишь на хозяев зла и не затаил недобрых помыслов. Наконец, четвертое: даже если тебе наплевать, заботится кто-то о твоем благополучии или нет, все равно имеет смысл проявить хотя бы толику уважения к чужому труду и тому, что тебя, бесчувственного негодяя, все еще хотят видеть рядом. Я понятно излагаю?

И выжидательно уставилась в непроницаемо черные глаза.

Ширра не пошевелился.

Тогда я взяла мясо в руку и, красноречиво протянув вперед, проникновенно добавила:

— Короче, я просто хотела узнать: будешь ты есть, как нормальный человек, или мне придется предварительно стукнуть тебя по дурной голове, чтобы ты, наконец, оценил мое хорошее отношение?

Вот теперь его проняло: черные глаза изумленно округлились, широкая пасть приоткрылась, издав то ли нервный смешок, то ли возмущенное урчание; аккуратные уши странно дрогнули и прижались к голове. Он степенно встал и выразительно глянул на мое серьезное лицо, словно пытаясь понять, где именно я пошутила.

Но мясо так и не тронул.

— Мое терпение на исходе, — предупредила я. — Олень, к твоему сведению, довольно тяжелый, и долго я его на весу не удержу. Поэтому имей в виду: как только устану, сразу шлепну вот этим шматом по наглой морде. И совесть меня после этого не замучает. Совсем. Потому что я всю оставшуюся жизнь стану считать тебя недостойным существом, у которого непомерная гордыня затмевает всякий разум, как и любое проявление эмоций вообще. Мне все равно, кто ты есть на самом деле — зверь или человек, но с этого момента наши отношения примут качественно иной характер. И какими они станут, зависит сейчас исключительно от тебя. Вот так. В конце концов, будь проще, и люди к тебе потянуться. Ну? Ты выбрал? Или я замахиваюсь?

Ширра на долгое мгновение словно окаменел, изучая меня своими странными глазами так, будто в первый раз увидел. Я не двигалась, терпеливо дожидаясь его реакции. Люди, затаив дыхание, ждали тоже. Воздух вокруг нас буквально звенел от скопившегося напряжения, гнетущая тишина почти разрывалась от молчаливых вопросов, нервы дрожали, как натянутая струна… вот-вот порвется с пронзительным и болезненным звоном…

У меня по спине скатилась крохотная капелька пота.