Белые ночи

Кстати, мальчишка оказалась на диво неугомонным и шустрым. Озорным, как и положено восьмилетнему сорванцу, но не гадким. Он охотно подражал старшим, обожал слушать всякие истории, без конца подбирал в лесу шишки, веточки и мокрых лягушек, а затем с детской непосредственностью совал взрослым под нос и громко интересовался «что» да «почему». В отличие от многих, я терпеливо объясняла и не гнала маленького проныру, за что довольно скоро удостоилась обожающего взгляда и шумной компании на долгие вечера — кажется, Лука признал меня «хорошей тетей», потому что с некоторых пор на привалах приставала только ко мне одной. И совершенно не боялся схватить за руку и тащить куда-нибудь в чащу, чтобы показать очередную диковину.

Брегол при виде моего обреченного лица тихо посмеивался про себя, старожилы снисходительно кивали вслед, оставленные в покое родители благосклонно улыбались, а я до позднего вечера отдувалась за них за всех, занимая этого любопытного крольчонка всем, чем могла. Показывала деревья, говорила про травы, ловила бабочек и рогатых жуков, при виде которых пацан просто визжал от счастья. Безропотно водила его к реке и вообще, совершенно неожиданно оказалась в роли заботливой няни.

И только поздним вечером, когда Лука начинал засыпать на ходу, у меня оставалось немного времени, чтобы заняться собой и бедром Леха.

Кстати, последний уже на третий день попытался самостоятельно встать. И довольно успешно сумел сделать несколько неуверенных шагов, что вызвало на его жестком лице удовлетворенную усмешку, а на моем — негодующую гримасу. Остальные такой прыти несказанно удивились, но от осторожных расспросов Лех только отмахнулся и теперь, что ни день, настойчиво разрабатывал поврежденную ногу, стремясь как можно быстрее вернуться в строй. Правда, верхом ехать еще не мог, но уже не лежал по полдня в повозке, а проворно выбирался на облучок к вознице и охотно перебрасывался словечками с товарищами.

О разбойниках мы больше не слышали, дорога была чистой и свободной. Завываний нежити по ночам тоже не наблюдалось, злобным хищникам до нас не было никакого дела, так что напряжение в караване постепенно сошло на нет. Кольчуги и шлемы никто, разумеется, снимать не спешил, но прежней настороженности к каждому шороху больше не было. И немалый вклад в воцарившееся в душах людей ощущение безопасности вносил снующий по лесу оборотень, которого мы, хоть и не видели, но хорошо чувствовали его незримое присутствие (особенно я). А потому могли быть полностью уверены, что поблизости нет ни одного опасного существа. Действительно, рядом с таким грозным спутником можно было расслабиться.

Ширра появлялся в лагере только один раз, вечером — приносил какую-нибудь жестоко загрызенную тушку, небрежно подбрасывал к костру и, мимолетно оглядев присутствующих, стремительно исчезал. Сперва на него опасливо косились, нервно вздрагивали от неожиданности, потому что он умел появляться из ниоткуда с поразительной скоростью и абсолютно бесшумно, но потом привыкли. Каждый вечер Зита встречала здоровенного зверя радостной улыбкой и щедрой благодарственной речью, Лука азартно махал ручкой, порываясь погладить мягкую шкуру или подергать за жесткие усы, Брегол уважительно кивал, а остальные просто вежливо сторонились, давая ему возможность пройти. И в последние дни даже начали специально оставлять пустое местечко, где он мог отдохнуть после суток непрерывного бега.

Оборотень от такой чести демонстративно отказался. Как неуклонно отказывался от предложенного мяса или налитой в большую миску воды. Вообще подчеркнуто избегал чужого внимания, а на неуклюжие попытки наладить отношения лишь презрительно фыркал. Целыми днями он держался в стороне от повозок, где-то за деревьями и кустами, изредка мелькал среди листвы размазанной тенью, потом надолго исчезал на охоте, а, принеся добычу, снова пропадал в лесу. Не поев, не напившись и ни у кого не спросившись. Вроде бы и шел с нами, да всегда был сам по себе, гордец несносный. Когда же кто-то из воинов щедро отделил здоровенный кус от принесенной им туши, так выразительно посмотрел, что даже дураку стало ясно — есть с рук или унижаться до подбирания еды с чужого стола он никогда не станет.

Кстати, кабанов он нам больше не приносил. Ни разу. Косули, молодые лоси, олени, зайцы, куропатки (где он их только находил?!)… все, что угодно, кроме диких свиней. Желанную и жизненно необходимую добычу мужчины тут же освежевывали и потрошили, умничка Зита спешно варила или пекла ее на углях, поэтому мяса обычно хватало на весь следующий день, позволяя двигаться без длительного перерыва на обед. Лука частенько совал нос в ежедневную возню взрослых и не упускал случая поиграть с массивными рогами. А я… я внимательно следила, чтобы он не приближался к тигру слишком близко. И быстренько находила себе какое-нибудь важное занятие, активно избегая притрагиваться к проклятым тушам.