Белые ночи

Когда офицеры удалились, Опанас Грай, поглаживая усы, хитро подмигнул Лунову:

— Вот видишь, и о нас вспомнили.

Подул резкий ветер. Чиж запрокинул голову?

— Кажись, братцы, тучи собираются.

Все смотрели вверх. По небу плыли иссиня-черные тучи. Сверкнула молния, раздался оглушительный удар грома.

2. Капитан-карапузик

На две тысячи километров — от полуострова Рыбачьего до Ладожского озера — протянулся Карельский фронт. Линия его обороны не была сплошной. Противники построили узлы сопротивления на важнейших дорогах, на господствующих высотах — словом, там, где прорыв был наиболее вероятен. Открытые фланги надежно защищались глубокими озерами, топями и болотами. Зимой они скованы льдом и покрыты снегом.

В летнюю же пору разливаются на десятки километров, и, если затоплены все дороги, каждый опорный пункт неприятеля превращается в неприступную крепость.

…Дождь все еще лил. Закончив сборы, минеры вышли в рейд. Большие серые тучи обволакивали небо. С сердитым шумом качались сосны.

Одеты минеры были легко, даже телогреек с собой не захватили. Поверх гимнастерок набросили на плечи зелено-желтые маскхалаты. Вооружились автоматами, гранатами и финками. В заплечных мешках была взрывчатка.

Капитан Разумов, проводив разведчиков до лесного озера, на прощанье пожал им руки:

— Верю, не подведете!

— Будьте спокойны, товарищ командир!

Давно разведчики скрылись в лесу, а капитан все еще стоял, задумавшись.

Разумов уже в летах. Волосы его покрылись сединой. Он много повидал на своем веку и, как говорится, свое взял у жизни. А его хлопцы, исключая Грая, хотя и выглядят вполне взрослыми людьми, еще не успели опериться. Все у них впереди: и жизнь, и любовь, и служба. Кончится война, станут работать, учиться. Да, после войны… А сегодня он проводил их в дальнюю, опасную дорогу. Очень возможно, что не все вернутся. В самое пекло ушли.

Обычно Разумов сам участвовал в операциях и не был склонен к подобного рода размышлениям. Ответственное задание захватывало его всего. Иное дело сейчас. Они ушли — он остался.

Капитан в глубокой задумчивости достал из кармана брюк алюминиевый портсигар с изображенным на крышке орденом Отечественной войны. Присев на камень, не спеша закурил. В воздухе, освеженном прошумевшим дождем, поплыли кольца синего дыма.

Разумову был особенно дорог Джигангир Мубаракшин, многим напоминавший его погибшего сына. Провожая солдат на опасное задание, Разумов всякий раз испытывал за Джигангира особую тревогу. Он — круглый сирота, и это хорошо известно капитану. Если бы Джигангир согласился, можно было бы его и усыновить…

Капитан улыбнулся — вспомнилось прошлое.

…Случилось это осенью 1941 года.

Пустынные поля были покрыты рано выпавшим снегом. По стальным путям непрерывно мчались на фронт поезда. Как только эшелон прибывал на станцию, его окружали ребятишки. На красноармейцев смотрели с восхищением и нескрываемым любопытством.

— Дяденька, а вы были на фронте?

— Фашистов били? — сыпались вопросы.

Однажды, когда эшелон шел по землям Татарии, в вагоне обнаружили «зайца». Он забился в уголок под нижними нарами и спокойно дремал. Опанас потом рассказывал:

— Слышу, кто-то дернул меня за конец обмотки. Какой там балбес шутит? — рассердился я.

В ответ из-под нар послышался детский голосок:

— Дяденька, есть хочу…

— Что?! — удивился я и, наклонившись, заглянул под нары. — Эй, кто там? Вылезай скорей, чертенок! Братцы! Смотрите-ка: в нашем вагоне — «зайчик!»

Мальчишку окружили солдаты. А тот, видимо, был не из робкого десятка, на все вопросы отвечал бойко.

— Дядя! — обратился он к Опанасу. — Я же сказал, есть хочу. Почему не даете?

Дружный хохот заглушил детские слова.

Мальчик настойчиво требовал:

— Дядя, дайте поесть!

Опанас потрепал мальчонку по спине и предложил ему сухарей.

— Вкусно, браток?

— У-гу! — отвечал паренек, грызя хрустящие сухари острыми, как у мышонка, зубами.

— Как зовут-то?

— Джигангир.

— Как, как? Джиган, говоришь?

— Не Джиган, а Джи-ган-гир.

— Что это за мудреное имя? Стой-стой, стало быть, из Казани?

— Да, дяденька, из Казани.

— Коли так, будем звать тебя Абдулкой.

— Нет, дяденька, не зовите так. «Абдулка» мне не нравится. Мое имя совсем нетрудное: Джи-ган-гир.

Опанас полушутя, полусерьезно повторил несколько раз незнакомое имя. Солдаты покатывались со смеху:

— Смотри, смотри! Малый Опанаса уму-разуму учит.

— Дяденька, а вы петь умеете? — неожиданно спросил Джигангир.

И, не дожидаясь ответа, запел неокрепшим мальчишеским голосом:

Запрягайте, хлопцы, коней…

От удивления белесые брови Опанаса вскинулись кверху. С минуту он безмолвно смотрел на мальчика, а затем мощным голосом подхватил песню родной земли. Его поддержали остальные. Сильные солдатские голоса заглушили негромкое детское пение.

На одной станции в вагон вошел Разумов, он был тогда еще в чине лейтенанта, и из рассказа Опанаса Грая узнал обо всем случившемся. Разумов заметил в зеленоватых глазах Опанаса хитринку.

— Скоро станция Мелекесс. Мальчика надо ссадить. Не с балаганом едем.