Белые одежды

Он сидел, широко разложив локти, и с виду был очень занят разбором документов в раскрытой папке.

— Где? Где? — сказал он, не глядя, и протянул к Федору Ивановичу толстую руку, растопырил пальцы, зашевелил ими. А сам листал, листал что-то в папке, горько морщился, обнаруживая недостатки.

Перед Федором Ивановичем сидело желание. И с этом кабинете, оснащенном новейшими приборами, человек, как в библейские времена, желал жены ближнего, осла его и всякого скота его. И при этом маскировал свою первобытную, неспособную меняться, страсть жестами, приобретенными в кабинетах, среди папок. Означающими страшную занятость. Он был как на ладони, и постепенно взгляд Федора Ивановича принял то особенное выражение благосклонного холода, которое хорошо передано Тицианом.

Не дождавшись приглашения, он молча сел в кресло. Пальцы Спартака Петровича опять потянулись к нему.

— Где? С луны ты, штоль, свалился? Бумага где?

— Бумага здесь, — сказал Федор Иванович и, привстав, неторопливо полез в задний карман брюк. При этом не сводил глаз с сидевшего перед ним человека.

— Слушай... — через минуту сказал тот, показав веселые маленькие глаза табачного цвета. — Тебе не кажется, что ты отнимаешь время? У начальства...

— Я думал, вы очень заняты своей папкой.

Федор Иванович, наконец, достал жесткий конверт. Начал шевелить в нем документы. Рука Спартака Петровича опять протянулась к нему, задвигала пальцами.

— Давай скорей, мне надоела эта канитель.

— Я что-то здесь не нахожу...

— Голову мне морочить приехал? — веселые глазки расширились и побелели.

— Все уже сдано вам в позапрошлом году. Если вы о соавторстве, то я не разрешил Василию Степановичу, хотя он настаивал...

— Постойте... Какое соавторство? — холодный и прямой взгляд в упор.

— Василий Степанович еще кого-то хотел... подключить, — Федор Иванович с независимой благосклонностью взглянул на него. И, опустив руку на стол, мягко прихлопнул: — Я не разрешил... И не он должен ставить коньяк вам, — тут он первый раз в жизни сознательно состроил свою приветливую, располагающую улыбку. — А вы должны ставить мне. Если хотите...

— А вы кто?

— Автор.

— Ну и что?

— Вот и все. Никакого соавторства. При такой постановке...

— Что вы мне соавторство какое-то тычете? Высылайте семена и ждите результатов. Все? Можно было и не приезжать...

— Мы уже выслали и полтора года ждем. А там и не приступали. Год потерян.

— Еще подождите. Не вы одни. Высылайте семена...

— Опять съедят!

— Вас это приводит в ужас?

— Этот факт, Спартак Петрович, не может не привести в ужас. Если автор настоящий...

— На то он и автор!

— Если он не соавтор, Спартак Петрович. Куда вам в соавторы, вы же равнодушны к судьбе сорта. Не знаете, как сорт получен.

— А зачем мне знать? Однако что это за разговоры такие?..

— А то, что это чистый формально-генетический картофель. Вейсманистско-морганистский. Слышали такое?

— А что мне твой вейсманистско... как ты его там... Жарить его можно?

— С этим сортом свяжись — значит, и к ответу будь готов. Лучше отступиться, Спартак Петрович.

— С кем-то ты меня путаешь, малый... Товарищ автор. Почему у вас в пропуске написано Дежкин?

— Это моя вторая фамилия. Научные труды я подписываю как Стригалев.

Человек за столом гуще побагровел, глаза у него опять стали белыми. Протянув руку назад, взял бутылку и отпил из нее. Пока пил, белизна в глазах пропала. Поразмыслил и улыбнулся.

— Разве так бывает?

— Лучше отступиться, Спартак Петрович. И чести будет больше. А мы с вами не старики. Еще будут сорта, и мы сможем вернуться... к столу переговоров.

— Знаешь что? Иди к... К своему непосредственному начальству ступай. И балакай с ним. К Цвяху ступай. Ему все это говори, а не мне. И скажи: Спартак Петрович ни шиша не понял из того, что я ему молол. В его кабинете... Пусть Цвях приезжает и расшифрует мне. Надеюсь, он яснее изложит существо вопроса.

— Напрасно, — сказал Федор Иванович, поднимаясь и не сводя с него мягкого наблюдающего взгляда. — Не далее, как через пять дней...

— Что ты пугаешь? — начал подниматься и Спартак Петрович. Когда-то это был крупный человек, той породы, что родится на Волге или на Вологодчине. Но этот второй этаж, письменный стол и витающие вокруг него страсти сократили его рост, согнули, упрятали голову в горб, изуродовали когда-то красивого человека. — Что ты пугаешь? Ну-ка, давай покинь... Во-он дверь.

— Через пять дней, я думаю, вы опомнитесь и пришлете мне копию вашего распоряжения, — сказал Федор Иванович, слегка барабаня пальцами по столу. — Так и напишете: Ивану Ильичу Стригалеву. А в скобках — Ф. И. Дежкину.

Спартак Петрович покачал головой, удивляясь дерзости автора. И быстро взглянул из-под шевелюры. Он странным образом мгновенно переходил от гнева к раздумью.

— Не понимаю, что вы тут мне... Все вам сказано, давайте, покиньте кабинет. И так я... До свидания. Распоряжение ему! Предсказывай здесь... Не так все будет, как вы хотите, а так, — как положено. Идите, товарищ Стригалев... Товарищ Дежкин. Работайте, а не по кабинетам...