Белые одежды. Не хлебом единым

— Ты-то чего, интеллигентный инженер? — Тепикин ласково на него посмотрел и опять обернулся к Дмитрию Алексеевичу. — А ты, товарищ Лопаткин, зря тут… Лучше давай разопьем мировую. Ради приличия старой дружбы. Нам пора на покой, кости старые холить, раны заживлять. «Победу» теперь покупай. Дачу…

— Телевизор… — подсказал кто-то из молодых.

— Что ж, и телевизор. Вещь неплохая…

— Не единым хлебом жив человек, если он настоящий, — прозвучал в тишине голос Дмитрия Алексеевича.

— Ты теперь добился, чего хотел, — продолжал Тепикин, словно не слыша. — А молодые пусть их дерутся…

— Ты скажи лучше, Тепикин, что это вас угораздило так подвести своего юбиляра? — вдруг спросил Дмитрий Алексеевич с тем же выражением озорства и ненависти.

— Ты про что?

— Про вашу хитрую машинку…

— А… — Тепикин приоткрыл рот, но тут же спохватился, махнул рукой. — Ты лучше ответь на мой вопрос. Вот такое я тебе задам, — гремя стулом, он придвинулся поближе к Дмитрию Алексеевичу. — Вот ты, товарищ Лопаткин, теперь будешь их светлость начальник конструкторского бюро. И представь, твой подчиненный, тот же Крехов, придумает чего-нибудь лучшее… Я уверен, если Крехов родит, ты сразу начнешь сочетать общественные интересы с личными. Знаешь, так это… гармонически!

— Ха-а-а! — дружно разразился весь Китеж.

— Вы, конечно, будете разрабатывать и это, — добродушно вставил Фундатор. — Не под своей вывеской — под вывеской «КБ Лопаткина»! Машина будет называться «Л-2»!

— Я смотрю на вас с Тепикиным, — сказал Дмитрий Алексеевич, — и прихожу к выводу, что вас, к сожалению, невозможно оскорбить… Вы сидите в надежной крепости. Она сделана из такого, простите меня, кирпича!..

— Вы проще, проще! — крикнул Фундатор, краснея.

— Да чего тут… У вас огромное преимущество! Вы себя срамите беспощадно — и не чувствуете! Погодите, я вам разъясню. У меня есть знакомый слесарь, Сьянов, дядя Петя. Подите, похвалите его за деталь, которую сделал не он. Он немедленно откажется от ваших похвал — у него есть своя рабочая гордость и честь. Он бы плюнул сейчас и ушел, услышав это ваше «Л-2». Но вы, я вижу, и сейчас еще не понимаете меня…

— Ладно, не намекай, — сказал Тепикин. — За это дело министр с нами рассчитался сполна…

— Я не об этом вам… Но спасибо, что напомнили — мы-то еще с вами не рассчитались. Министр вам легонько всыпал, а мы будем с вами обходиться иначе.

— Ну, ну… Раз ты такой драчун, раз тебе понравилось, подставляй скулу… Ты, конечно, не обидишься на меня за мои слова? Я когда выпью — мне море по колено. — И Тепикин, добродушно махнув рукой, посмотрел на Дмитрия Алексеевича безоблачными глазами. — Люблю побеседовать, пошутить с хорошими ребятами за стопкой.

И за его простоватой улыбкой проглянула на миг огромная выдержка, тренировка зрелого бойца.

— На этот счет и я любитель, — ответил ему Дмитрий Алексеевич серьезно. — О, мы с вами так ли еще будем шутить! Нас теперь побольше стало.

— Это верно, побольше. На обеих руках придется пальцы загибать. Ударная бригада! Чего хорохоришься, сектант? Ты видел, Венедиктыча сколько народу чествовало?

— Вы о завтрашнем дне подумайте. Ведь машинка-то липовая! Публика умеет и свистеть. Узнает — не посмотрит и на усы. Вот идет сюда Василий Захарович, у него, я вижу, тоже хорошее настроение…

Действительно, сюда, к этому концу стола, двигался громадный детина в черном — Авдиев. Он издалека увидел Дмитрия Алексеевича, пухлая, крапчатая его физиономия заулыбалась. Он остановился, радушно развел руками, словно для объятий, и запел довольно приятным грудным басом:

— Мне мнится соперник счастли-и-вый!..

И двинулся было к Дмитрию Алексеевичу обниматься — напролом, через стулья, через людей. Но тут откуда-то сбоку на него набежал Вадя Невраев, багровый, точно из бани, с непонятной нежностью в дурных голубых глазках.

— Друзья! — Голос Вади был ошеломлен водкой и несся, не разбирая дороги. — Друзья! Это прекрасный романс! Давайте споем!

И, глядя на Авдиева, выставив плечо, он затянул:

— И та-айно, и зло-обно, — здесь он отчетливо погрозил Авдиеву пальцем, — кипящая ревность пыла-а-ает!

Авдиев даже вздрогнул. Наступила тишина. «Точно попал, — проговорил кто-то в кулак. — Как ворона каркнула». Корифей так и не смог оправиться. Посмотрел вниз, покачал головой, шагнул ко второму столу и там сел в компании с Фундатором и Тепикиным.

— Плохо ему, — сказал Крехов. — Эта ворона зря не каркнет.

В час ночи, когда гости начали разъезжаться, Дмитрий Алексеевич и Надя через распечатанную кем-то дверь вышли из душного зала на балкон, лунно-белый от свежего снега. Оставляя черные следы на нежном снегу, они подошли к каменному барьеру. За ним внизу, вдали, как под ночным самолетом, темнела земля, испещренная множеством огней. Смахнув снежную пыль с серой гранитной плиты, Дмитрий Алексеевич налег на нее, задумался, глядя вдаль, в темноту.

— Ты о чем думаешь? — спросила Надя.

— О многом. Вот… об этом, обо всем… — Дмитрий Алексеевич чуть заметно кивнул в темноту. — Ты как, не устала?.. Если я тебе скажу: «Пойдем дальше…»